Опять же прежний вопрос не снимается: где Валерка?! Вдруг попал, а?

Вешенков с тоской посмотрел в потолок. Прямо над ним располагался кабинет начальника. Не хотелось раньше времени идти на прием с докладом. Ну не любил он форсировать события и голословно рапортовать, не имея документальных подтверждений в виде протоколов допросов, осмотров мест происшествия и таких неопровержимых улик и доказательств. Не любил, а что делать? Валерка пропал, отправившись допрашивать подозреваемую. Хотя ведь мог и не знать, о том, что эта Вера Ситцева в подозреваемых у Вешенкова гуляет.

Ох, сейчас влетит! Ох, и влепит ему сейчас начальство! И за то, что перестраховаться не пожелал. И за то, что с Валеркой работают как бы в паре, но врозь. И еще что-нибудь непременно припомнит из стародавних грехов.

Идти наверх страшно не хотелось, но не идти было нельзя. И скрепя сердце Артур Всеволодович Вешенков поднялся из-за стола.

Первое, что почувствовал Валера, очнувшись, — это было резкое, почти физически болезненное чувство жалости к самому себе.

Как же он так мог, а?! Как мог так подставиться?! Как мог так облажаться, позволив какой-то слабой женщине отключить его?!

И он тут же принимался оправдывать себя, словно из темного угла на него сейчас с укоризной смотрел Артур Вешенков.

Он же не мог предположить, позвонив в резную дубовую дверь дома Ситцевой, что конкретно его ждет за порогом!

А за порогом его ждала мощная струя какой-то дряни, заставившая его на мгновение задохнуться, а потом упасть и спустя какое-то время полностью отключиться.

Но вот перед тем как отключиться…

Валера лежал на пыльном ламинированном полу в прихожей, небрежно застеленном овечьей шкурой, смотрел широко открытыми глазами на то, как медленно ходит вокруг него эта женщина, и ровным счетом ничего не мог поделать. Он не мог подняться. Перевернуться, приняв более удобное положение, с которого мог бы рассмотреть, что именно происходит, когда Ситцева обходит его сзади. Он даже за ногу ее поймать не мог, потому что тело превратилось в холодец, размазанный по полу.

При этом мозг его, как ни странно, продолжал еще работать, но лучше бы этого не было, потому что сделанные умозаключения Валере не понравились.

Она его убьет! Убьет или зароет живьем сразу же, как только он окончательно отключится и как только за окном полностью стемнеет. Это пока она еще не может вытащить его в свой заросший пожухлым бурьяном сад. Пока еще за окном висят жидкие сумерки, и любое движение за соседним забором может привлечь внимание соседей. Но вот когда стемнеет…

Да, она его зароет под той самой старой яблоней, за стволом которой он прятался полчаса, наблюдая за ее окнами.

Идиот! Идиот и засранец, возомнивший себя самым умным. Решил Вешенкова обойти! Решил нос напарнику утереть, преподнести на блюдечке новый поворот в деле убийства Калинина. Пацан, сказал бы Артур и был бы тысячу раз прав.

В какой-то момент, сколько именно прошло времени, Валера определить не мог, Вера вдруг прекратила свое хождение и села перед ним на корточки.

— Ну, что вот мне с тобой теперь делать, гадина? — спросила она вялым, безжизненным голосом. Потом снова выпрямилась, пнула его ногой и произнесла: — Суну тебя в подпол, через неделю сам издохнешь.

Это было последнее, что ему удалось услышать, потому как потом он отключился.

А когда очнулся, то, стыдно признаться, еле сдержался, чтобы не заплакать. И от чего — от жалости!

Жалко ему стало себя до слез!

Стыдился Валера бесславной гибели своей. Ладно бы от случайной пули бандитской, при задержании особо опасного преступника или от ножевого ранения рецидивиста, только что выпущенного на свободу. А то от руки бабы, которая только и сделала, что пальчиком на аэрозольный распылитель нажала — и…

Потом за компанию принялся жалеть мать, которая будет день за днем дожидаться его возвращения и, видимо, так и не дождется. Ту девушку, с которой мать собиралась его знакомить, тоже немного пожалел. Мать ведь что-то такое говорила, будто та девица видела его где-то и он ей очень понравился.

Вешенкову тоже от щедрот его досталось.

Тот так ведь и не узнает, как погиб его молодой сотрудник! Может, потом когда-нибудь, но тоже не факт. Они ведь изворотливыми оказались, эти подруги — Инга и Вера. Изворотливыми, изобретательными и очень подлыми.

Когда запас жалости у Валеры иссяк, он вдруг почувствовал, что очень сильно замерз, и попытался пошевелиться.

Бесполезно! Связан был накрепко. Вдобавок рот был заклеен чем-то плотным и липким. Насмотрелись дряни голливудской, выучились: и связывать и рты клеить, подумал он тогда с отвращением. Хотя могли бы и не стараться, кому он станет орать из подземелья? Крысам, мышам?..

Он ненадолго закрыл глаза, чтобы не пялиться попусту в черноту. Но потом снова открыл, потому что с закрытыми глазами стало еще страшнее. Моментально окружили странные звуки, надавив на ушные перепонки, как будто шевеление какое-то или шипение где-то сбоку. Распознать в полной темноте было трудно, в самом деле кто-то шевелится рядом с ним или это ему только казалось.

Он затих, перестав ворочаться, чтобы согреться, и попытался прислушаться.

Нет! Не кажется! Не кажется, черт побери! Кто-то или что-то рядом с ним и в самом деле вполне ощутимо шевелится и даже дышит со странным присвистом.

Господи, лучше бы она его и вправду живьем зарыла, чем ужасы такие переживать перед смертью! Что, если это какое-нибудь животное, и оно начнет его сейчас жрать, с аппетитом причмокивая?! А чего! Ума у этой гнусной извращенки хватит на все!..

Живьем не дамся, решил Валера и принялся извиваться, будто огромный червь, что спешит выпростать свое туловище из кокона.

Он больно бился головой о каменный пол подполья, сильно расцарапал обо что-то щеку, пытаясь сорвать клеевую ленту со рта, и теребил и теребил руками, связанными за спиной. Ногам тоже досталось, щиколотка терлась о щиколотку, едва не высекая искру.

Сколько продолжалась эта отчаянная борьба за жизнь и освобождение от веревочных пут, одному богу известно. Но в какой-то момент он снова едва не прослезился. Теперь уже от радости.

Веревки ослабли, наконец!

То ли сил не хватило у Веры, то ли сил хватило у него, но Валера выбрался. Тут же, едва освободил руки, он содрал со рта ленту, оказавшуюся самым обычным медицинским пластырем. Задышал полным ртом и, не сдержав радости, выдохнул едва слышно:

— Слава тебе, господи!

И тут же в ответ испуганное:

— Кто здесь?!

Слабый, еле слышный шепот, но и его хватило, чтобы понять: рядом с ним в подвале находилась какая-то женщина.

На какое-то время повисла тишина, которую боялись нарушить они оба. Потом снова одновременно выпалили, уже чуть громче: