— Здравствуй, Иваныч. Рад, что приехал. Честно.

Не похоже на него это. Наглости поубавилось у него что ли?

— И тебе привет. Как дела твои?

— Грех жаловаться, — ответил он довольно и похлопал по внутреннему карману пиджака, где обычно лежал толстый кошель. — Хорошо торгуюсь, люди раскушали твою технику. И на ремонтах неплохо получается заработать.

— Ну что ж, рад за тебя, — только и оставалось мне ответить. С моей точки зрения наши мотоциклы и мопеды были слишком уж далеки от идеала, но вот местный люд, неизбалованный качественными агрегатами, радовался и этому. И после этих слов я отошел в сторону, чтобы обтереться полотенцем. Разговаривать со своим родственником у меня не было никакого желания. А что до деловых отношений, то на этот случай у нас есть договор, в котором довольно жестко регламентировались все торговые условия. И в случае недоразумений с Савкой всегда разбирался наш юрист безо всяких скидок на наше родство. И я в это дело не вмешивался.

— Слушай, Иваныч, — сказал вдруг Савва после затянувшейся паузы, — я тут сказать тебе хочу… Ты уж не держи на меня зла, за то, что я с тобой так раньше. А? Я ж с тобой так, по-родственному. Испытать тебя хотел. А теперь вижу, что хороший ты мужик, деловой. На мякине тебя не проведешь. Ты уж извини меня за то, что я с тобою так…

И он замолчал, ожидая моего ответа. Удивительно мне было видеть его слегка смущенную рожу, видимо это неуклюжее извинение далось ему весьма нелегко. И я смотрел на него и подозревал, что нету искренности в этих словах. Какая-то здесь скрытая корысть. Не тот Савва человек, чтобы извиняться. Димка, брат его, тот еще может признать свою неправоту, а вот Савка нет. Этот будет переть до последнего, не признавая свою ошибку. И благодаря этому качеству он мог горы лбом прошибать, но только до тех пор, пока не попадется гора покрепче. И встретив ее, он скорее разобьет себе голову, чем свернет с дороги. Это прошибное качество само по себе в торговом деле весьма ценное, но все же надо уметь вовремя останавливаться. И вот именно в этом деле Савве помогала его супруга. Лаской и нежностью она часто отговаривала своего бронелобого от неверных действий и направляла по другому пути. Не верю я ему ни на грош, не может он по собственной инициативе такие слова говорить. Не иначе как его жена здесь руки приложила.

Я выпрямился, отложил в сторону влажное полотенце. Посмотрел с прищуром на него.

— Ты не думай, я без всякого умысла такое говорю. Ни перед кем я еще не извинялся. Только перед тобой, Иваныч. Ошибался я в тебе, считал, что не ровня ты нашей Маришке. За нее переживал.

Как бы то ни было, но отказывать человеку, пусть даже и Савке, в таких словах нельзя. И потому я, переборов внутренний протест, принял его извинения, но при этом ни на секунды не забывая о том, какой личностью Савва на самом деле является:

— Хорошо, — сказал я, кивнув. — Принимается.

И после этих слов мой родственник заметно повеселел и вздохнул облегченно, словно сбросил с плеч двухпудовый мешок. А потом платком вытер испарину с переносицы.

— Вот и славно, вот и хорошо, — заговорил он радостно. — А то моя всю плешь мне проела — иди, говорит, пока он здесь, встреться. В гости пригласи, а то неправильно это, за столько лет ни разу у нас Маришкин муж не был… Ну что, придешь в гости?

Все же я был прав, без Савкиной жены здесь не обошлось. Все-таки женский такт, ласка и мудрость могут с мужиком делать все что угодно. Некоторые вон, благодаря супругам, генералами становятся, а Савка таким образом стал неплохим купцом. И после его неожиданного признания, из моего рта сорвался легкий и неожиданный смешок. Совершенно необидный. И я пообещал Савве:

— Хорошо, приду с удовольствием. Завтра. Я же твоих детей толком-то на свадьбе и не рассмотрел. Вот и будет возможность познакомиться получше.

На следующий день я сходил к нему в гости. Первый раз здесь был. Новый высокий кирпичный дом с подворьем. Банька деревянная, амбар для запасов и склад, в котором временно стояли мои мотоциклы и велосипеды, упакованные в ящики. Как потом узнал, Савва, принимая товар на станции, частенько оставлял его у себя дома, пользуясь тем, что его дом гораздо ближе к вокзалу, нежели салон. А потом, следующим днем он не спеша перевозил товар на склад. Двое хулиганского нрава пацанов одиннадцати и восьми лет не проявили ко мне никакого интереса и после первой церемонной встречи, испарились по своим пацаньим делам. Зато супруга Саввы, Ульяна Викторовна, при нашей встрече так и засветилась радушием, проводила меня в дом, накормила, напоила, экскурсию по дому и участку провела и общалась со мною без умолку. Голосок у нее оказался очень приятный, бархатный, мелодичный. Очень красивая женщина, чрезвычайно общительная, обходительная, казалось, что она никаким образом не подходит в пару грубому, наглому и прямолинейному Савве. Но, как я и говорил, она умела подбирать к своему супругу крохотный ключик. А еще она оказалась беременна третьим ребенком, но выдающийся живот нисколько не мешал ей быть гостеприимной хозяйкой. И она частенько поддакивала Савве, направляя его мысль в нужную ей сторону. И делала это так ловко, что мой родственник даже не догадывался, что высказанная им мысль на самом деле была искусно внушена его Ульяной. И вспомнив, что тесть как-то хвастался моими шашлыками, она нежно, поглаживая мужа по плечу, попросила его зарезать овцу. А меня, стало быть, приготовить на углях знаменитое угощение. И вот, в самый полдень, когда позднее сентябрьское солнце стало хорошо припекать, Савка, поигрывая в широкой ладони блестящим лезвием, позвал меня в хлев, вершить убийство бедного животного. Выбрал в стойле самую грустную овечку, отделил ее от остальных, так, чтобы те не видели казни, и накинул на ее шею веревку. Притянул к столбу, плотно привязав и, зажав обреченное животное между ног, оттянул ее голову вверх и быстрым движением проткнул острым ножом горло и резко от себя дернул, перерезая все на своем пути. Овца рванулась, но ей уже ничего не могло помочь. А Савва, сделав свое дело, отпустил ее и, отойдя в сторону, закурил, глядя как животное дергается, окропляя дощатый настил вытекающей кровью и мучительно умирая.

— Подожди, это еще не все, — сказал он,