Подбадриваемые ее безразличием, они начали исследовать более интимные части тела Яттмур. Та не протестовала, и когда их простенькая похоть была удовлетворена, толстячки оставили ее одну в темном углу. Позднее один из них вернулся, неся с собой порцию опаленного «кожистого пера», которую Яттмур безропотно съела.

Жуя, она размышляла: «Грен убьет моего ребенка своим отвратительным грибом. Значит, я должна рискнуть ради Ларена и уйти вместе с людьми-толстячками». Едва это было решено, она почувствовала себя спокойнее и погрузилась в дремоту…

Разбудил Яттмур плач Ларена. Успокоив его, она выглянула из пещеры. Снаружи было темно, как и всегда. Дождь на время утих; воздух наполняли громовые раскаты, словно мечась меж землею и плотными облаками в поисках спасения. Толстячки и вострошерсты спали вповалку на полу, подергиваясь во сне от шума. В голове у Яттмур гудела тупая боль, и она подумала: «Нет, мне уже не заснуть в таком грохоте». Но мгновением позже, со свернувшимся у нее на груди Лареном, она вновь закрыла глаза…

Снова она проснулась из-за вострошерстов. Возбужденно взлаивая, они выбегали из пещеры.

Ларен спал. Оставив ребенка на груде сухой листвы, Яттмур отправилась посмотреть, в чем дело. И отскочила от выхода из пещеры, лицом к лицу столкнувшись с вострошерстами. Чтобы защитить головы от дождя — который вновь хлестал с прежней силой, — они покрыли их чем-то вроде шлемов, вырезанных из тех же высушенных тыкв, используя которые Яттмур приноровилась готовить и умываться.

В тыквах зияли отверстия, прорезанные специально для ушей, глаз и носов. Но тыквы все равно были больше мохнатых голов, которые они покрывали; с каждым движением они раскачивались из стороны в сторону, отчего вострошерсты становились похожими на сломанных кукол. Из-за этого, да еще и потому, что тыквы были размалеваны разноцветными узорами, вострошерсты обретали отчасти гротескный вид, сохраняя при этом все элементы устрашения.

Когда Яттмур выскочила под хлещущий дождь, одно из существ прыгнуло к ней, заградив ей путь и кивая тыквенной головой.

— Йаг-тяг, тык, ты оставайся спать в пещере для сна, мамаша. Сквозь дыж-дождь сюда идут плохие вещи, которые нам, отважным ребятам, совсем не по нраву. Так мы их кусать, и рвать, и кусать опять. Бррр, бафф, лучше тебе ууй-ти, йай-ти, уйти подальше от вида наших зубов.

Яттмур уклонилась от его цепкой лапы, слыша, как барабанивший по грубому шлему дождь мешается с невразумительным потоком, состоявшим из воя, тявканья и слов.

— Почему мне нельзя оставаться снаружи? — спросила она. — Вы что, боитесь меня? Что происходит?

— Ловцы-несуны идут, йам-йап, и словят тебя! Гррр, пусть они словят тебя!

Вострошерст оттолкнул Яттмур и отпрыгнул в сторону, где сгрудились его товарищи. Создания в нелепых шлемах прыгали на своей волокуше, огрызаясь друг на друга при дележе луков и стрел. Трое толстячков стояли поодаль, лаская друг друга и указывая вниз по склону.

Причиной переполоха была группа медленно шествовавших фигур, потихоньку поднимавшихся к пещере. Сперва, щурясь сквозь ливень, Яттмур решила, что приближаются только два существа; но затем их оказалось трое — и она ни за что не могла сообразить, кем же они, такие странные, могут быть. Но вострошерсты знали, кто это.

— Ловцы-несуны, ловцы-несуны! Убийцы-ловцы-несуны! — взлаивали они с растущим беспокойством. Но, хотя бредущая сквозь дождь троица и поражала странностью, даже Яттмур не сочла бы идущих опасными. Тем не менее охваченные волнением вострошерсты принялись подпрыгивать даже выше прежнего; один или двое уже нацелили луки сквозь колышущуюся завесу дождя.

— Стойте! Не стреляйте в них, пусть подойдут! — крикнула Яттмур. — Они не обидят нас.

— Ловцы-несуны! Ты, ты, йап, ты лучше молчи, женщина, и не вреди, а то как бы тебе самой не навредили! — неразборчиво кричали взволнованные вострошерсты. Один из них бросился к ней головой вперед и ударил тыквенным шлемом по плечу. Отскочив, Яттмур побежала прочь. И тут ей в голову пришла одна мысль.

Она не могла сама совладать с вострошерстами, но Грен со сморчком, возможно, сумеют.

Хлюпая по лужам, она поспешила к своей пещере. И, не остановившись на пороге, забежала прямо внутрь.

Грен стоял у стены при входе, наполовину скрытый тенью и выступом скалы. Яттмур пробежала мимо, прежде чем осознала это, и обернулась лишь тогда, когда он стал неумолимо наклоняться к ней.

Беспомощная от шока, она кричала и кричала, скалясь от ужаса при виде него.

Поверхность сморчка была теперь лоснящеся-черной, его прежде гладкую поверхность усеивали прыщи… и он опустился, накрыв собою все лицо Грена. Лишь глаза слабо отблескивали где-то посередине, когда он бросился к ней.

Яттмур рухнула на колени. Лишь это она могла сделать, чтобы увернуться от надвигавшегося кошмара, настолько поразил ее вид громадного клубка черной поросли на плечах Грена.

— О, Грен! — слабо пискнула она.

Согнувшись, он резко ухватил Яттмур за волосы. Физическая боль прояснила сознание женщины; хоть ее тело и сотрясала дрожь, она вновь почувствовала, что способна мыслить.

— Грен, этот сморчок убивает тебя, — шепнула она.

— Где ребенок? — вопросил он. Хоть голос Грена и звучал приглушенно, в нем была слышна и дополнительная отстраненность, гнусавый тон, который вселил в женщину новую тревогу. — Что ты сделала с ребенком, Яттмур?

Съежившись от страха, она отвечала чудовищу, бывшему Греном:

— Ты даже говоришь не так, как прежде, Грен. Что случилось с тобой? Ты знаешь, я тебя вовсе не ненавижу… Скажи мне, что случилось, и тогда я смогу понять.

— Почему ты не принесла ребенка?

— Ты больше не похож на Грена. Ты… Ты ведь теперь стал сморчком, верно? Ты говоришь со мной его голосом.

— Яттмур… Мне нужен ребенок.

С трудом поднимаясь на ноги, хоть он по-прежнему держал ее за волосы, Яттмур сказала, насколько смогла, ровно:

— Скажи, зачем тебе понадобился Ларен.

— Младенец мой, и он мне нужен. Где ты оставила его?

Яттмур ткнула пальцем в укрытую сумраком глубину пещеры.

— Не глупи, Грен. Он лежит там, за твоей спиной, спит в дальнем углу.

Едва Грен обернулся взглянуть и его внимание оказалось отвлечено, как Яттмур вырвалась из его рук и побежала. Визжа от переполнявшего ее ужаса, она одним прыжком вылетела из пещеры.

И вновь дождь заструился по лицу Яттмур, всего несколько мгновений спустя возвращая ее в оставленный ею мир — хотя кошмарное видение с Греном, казалось, длилось вечно. Оттуда, где она стояла, неровности склона скрывали собой странную троицу, которую вострошерсты назвали «ловцами-несунами», но вся группа у волокуши была прекрасно видна. Все они стояли неподвижным полукругом — люди-толстячки и вострошерсты, — глядя в ее сторону, отвлекшись из-за ее криков от других занятий.