ввиду тяжелой болезни его жены и «невозможности выздоровления при температуре на 1 градус выше точки замерзания», были выделены специальные ассигнования на покупку дров. Московскому потребительскому обществу было отдано распоряжение выделить А. И. Южину, возглавлявшему московский Малый театр, и Александрову из отдела профессионального образования шубы взамен украденных у них «при исполнении служебных обязанностей» [там же: 163]. Однако, помимо предоставления таких личных льгот, за счет масштабной деятельности Наркомпроса Луначарский, вероятно, сделал для организационного закрепления социального обеспечения и льгот представителям интеллигенции больше, чем кто-либо другой. Он добился этого благодаря финансированию и руководству, которые осуществлялись Наркомпросом над огромным количеством организаций, занимавшихся умственной деятельностью; в литературе они варьировались от таких издательств, как «Всемирная литература» и «Госиздат», до таких организаций, как Волошинский дом отдыха для интеллигенции.

Получая и распространяя эту государственную поддержку среди литераторов, такие исполненные благих намерений люди, как Волошин, Гершензон, Брюсов, Горький и Луначарский, способствовали формированию прочных уз зависимости и взаимной заинтересованности между писателями и государством. На протяжении 1920-х годов отростки системы, которую они привели в движение, тянулись все дальше. Так, после отъезда Горького ЦЕКУБУ еще долго продолжала расширять свою деятельность, принимая на себя такие обязанности, как обеспечение своих находящихся вдалеке подопечных московскими и зарубежными книгами и журналами, а также – до 1923 года – продовольствием и промышленными товарами, стипендиями, путевками в санатории и т. д. В 1924 году государство попыталось сократить государственное финансирование ЦЕКУБУ, но уже на следующий год господдержка начала возрастать. К 1926 году ЦЕКУБУ создала значительную материальную и организационную базу, построив шесть собственных санаториев, общежитие в Москве, дома для престарелых ученых в Москве и Ленинграде, Дом ученых в Москве, под эгидой которого находились библиотека, кафетерий, помещения для лекций и чтений, а также двадцать научных обществ и кружков[190].

Еще одной аналогичной организацией, игравшей важную роль в жизни литературной интеллигенции, был Литературный фонд (или Литфонд) РСФСР. Эта организация была основана в 1927 году Федерацией объединений советских писателей и включала в себя представителей профсоюзов, Наркомпроса и Государственного издательства (Госиздата), учрежденного Наркомпросом[191]. Литфонд явился номинальным преемником престижной дореволюционной институции, функционировавшей как хозрасчетная благотворительная организация, предоставляющая ссуды, пенсии и стипендии на обучение обедневшим писателям и их родственникам. Дореволюционный Литературный фонд собирал средства за счет пожертвований, концертов и театральных постановок, а также публикации сочинений таких знаменитых писателей, как Тургенев и Пушкин[192]. Как и Литфонд РСФСР, ЦЕКУБУ, вероятно, получала значительное государственное финансирование, хотя прямые свидетельства этого в ее архиве отсутствуют. Она также быстро создала собственный материальный фонд, который не только выдавал ссуды и выплачивал пенсии, но также арендовал для своих членов дачи в Сочи и Ялте, открывая дома отдыха и постепенно втягиваясь в строительство кооперативных многоквартирных домов для писателей. Ряд архивных документов Литфонда РСФСР содержит неприукрашенные подробности о его строительно-ремонтной деятельности[193].

По мере развития ЦЕКУБУ и Литфонда их деятельность все теснее переплеталась с широким спектром экономической активности, важной для писателей и ученых. Например, выдавая кредиты, Литфонд был вынужден внедрить процедуру, в соответствии с которой берущему кредит надлежало предоставить гарантию от своего издательства, что он возместит эту сумму за счет будущих публикаций; таким образом, Литфонд (к своему разочарованию) фактически выдавал авансы на публикации, осуществляемые контролируемыми государством издательствами[194]. Если Волошин имел возможность заказывать книги и журналы через ЦЕКУБУ, то далее логично было бы предположить, что ЦЕКУБУ должна была вычитать сумму его долга за книги непосредственно из его ежемесячного пособия[195]. Нити хозяйственного объединения интеллигенции постепенно сплетались в своего рода бюрократическую паутину, все более прочно связывающую интеллигенцию с государством.

По мере того как эта паутина становилась более плотной, автоматически возникали вопросы идеологического контроля со стороны государства. Например, если финансируемая государством ЦЕКУБУ снабжала своих подопечных зарубежными изданиями, то она естественным образом оказывалась связанной с организациями, осуществляющими контроль и цензуру опубликованных материалов. Поэтому тогда, когда Волошин заказал через ЦЕКУБУ французские периодические издания, посвященные искусству и литературе, он получил ответ, что его заказ должен быть согласован с Главлитом – главным учреждением советской цензуры. Вероятно, это не вызывало трудностей, поскольку пока что Главлит не отказывал в выдаче разрешений[196]. Получая контроль над материальной основой жизни интеллигенции такими все теснее сплетающимися между собой способами, государство обретало и идеологический контроль.

Среди наиболее значимых аспектов возрастающего государственного контроля над материальными основами литературной жизни было ужесточение контроля над бытовой сферой, этой жизненно необходимой основой литературной энергии и деятельности. По мере того как государство распределяло жилую площадь среди нуждающихся, подселяя их к тем, у кого, предположительно, она была в излишке, при групповом проживании в так называемых коммунальных квартирах, или коммуналках, представители интеллигенции были вынуждены включаться в совершенно незапланированные и нежелательные (с их собственной точки зрения) домохозяйства расширенного состава. В 1920-е годы это вызывало множество жалоб со стороны интеллигенции, пытавшейся получить жилье, способствующее интеллектуальной деятельности и не оскорбляющее в людях чувство собственного достоинства[197]. Как и Волошин с его домом отдыха, они вскоре обнаружили возможность компромисса: если государство не желало предоставлять гражданам право распоряжаться домашним пространством исключительно по собственному усмотрению, иногда оно все же было готово пойти на уступку в виде организации группового проживания по принципу профессиональной принадлежности жильцов.

Во время Гражданской войны подобный компромисс породил такие петроградские/ленинградские организации, как Дом искусств Горького, а также Дом ученых и Дом писателей, действовавшие по тому же принципу, что и Дом искусств. Позднее, в конце 1920-х – начале 1930-х годов, стали появляться писательские дома-коммуны. Первый такой дом для литераторов в Ленинграде был построен (разумеется, с согласия государства) на средства, вложенные членами Союза писателей и союза инженеров. Он стал известен как «Слеза социализма» из-за частых протечек во время дождей (официально он назывался Домом коммуны инженеров и писателей). «Слеза социализма», дом № 7 по улице Рубинштейна, состояла из ряда квартир без кухонь; своеобразный коммунальный кафетерий, в котором коллективно питались жители, располагался на первом этаже. В здании были предусмотрены гардероб, детский сад, парикмахерская и библиотека[198]. Вскоре появились и другие подобные (впрочем, некоторые из них были гораздо роскошнее) здания для интеллектуальной элиты. В Ленинграде было построено здание, предназначенное исключительно для писателей; в Москве очень престижное здание для писателей было возведено в Лаврушинском переулке, прямо напротив Третьяковской галереи. К 1934 году получение квартир в этих домах полностью контролировалось государственными органами; эти квартиры также стали частью уплотняющейся бюрократической паутины социального обеспечения и привилегий, связывавшей писателей с государством.

Эта быстро