Став на время жителем Санкт-Файта, Парацельс с большим успехом занимался врачеванием. Его звали выписать лекарства тем многочисленным обессилевшим людям, которых доктора довели до полусмерти и потом отказались от них. Его методы лечения столь убедительно продемонстрировали их невежество и небрежение, что вокруг него вновь разгорелась прежняя профессиональная зависть. Одним из прибывших к нему на приём был врач короля Польши, Альберт База, совершивший путешествие в Санкт-Файт, чтобы у него проконсультироваться. Ещё один больной, от которого врачи отказались, прислал за ним. Он выписал лекарства и пригласил его на совместный обед на следующий день. Лекарство сотворило чудо, и больной с большим удовольствием отобедал со своим врачом спустя двадцать четыре часа. Злоба его профессиональных врагов, которых он пригвоздил к позорному столбу в «Хронике Каринтии», проявлялась с такой свирепостью, что однажды, когда он отправился в церковь в Филлахе, они собрались вместе со всех концов страны – из Штирии и Карниолы, а также из Каринтии и заполнили внутренний двор церкви с целью оскорбления и словом и действием во время его прохода туда и обратно. Это было странное зрелище для Табора, как назывался такой двор, поскольку в тех краях каждая церковь была укреплённым сооружением, чтобы укрывать женщин и детей внутри церкви, в то время как мужчины, стар и млад, обороняли Табор, отражая нападения турецких недругов. С одной стороны, примитивная трусость, с другой – бесстыдство привычного проявления злобности, которая произрастает из глупости.

Его странствия продолжались ещё два года. Мы почти ничего не знаем о том, где он путешествовал, чем занимался, но представляем себе, что он посещал больных и писал свои последние книги. Он побывал в Аугсбурге, вероятно, в 1539 году, затем ещё раз в Филлахе, далее в Гретце, в Австрийской Силезии, затем в Бреслау и на некоторое время задержался в Вене, где Хиршфогель подправил его портрет. В Зальцбург он направился только по окончании своего второго и более долгого пребывания в Вене.

Наступил уже 1541 год, когда он верхом направился в Зальцбург, наметив маршрут через Ишль[259], однако он отпустил себе месяцы на это путешествие, делая остановки по своему желанию; возможно, он уже не мог совершать продолжительные переходы. Одним из пунктов его отдыха было местечко Шобер, ныне Штробль, на северном берегу живописного озера Фушльзее. Здесь он остановился в апреле 1541 года вместе с другом, и отсюда написал Якобу Тёллингеру, который был, по-видимому, весьма уважаемым другом, близким и по духу, и по вере. Он отправил ему послание с медицинским советом и двумя рецептами специально для него. Письмо заканчивалось очень необычной просьбой: «Передай мой нижайший поклон твоей жене и дочери, и да пребудет со всеми вами милость Божья». Дамам Парацельс нечасто уделял внимание, поскольку решительно сторонился женщин. Был, должно быть, май, когда он добрался до Зальцбурга, конечного пункта своего путешествия. Предположение, что он был назначен личным врачом князя-архиепископа Эрнста, герцога Баварского и пфальцграфа[260], не подтвердилось, хотя есть все основания полагать, что князь и его двор приняли его радушно и со всеми почестями.

О последних месяцах жизни Гогенгейма нам известно ничтожно мало. 5 августа он написал письмо Францу Бонеру в Краков. Этому польскому господину было рекомендовано, возможно, д-ром Альбертом Базой, проконсультироваться у него. С этой целью он отправил гонца в Зальцбург, в дом на углу Плацля, что на правом берегу реки Зальцах, чтобы тот описал его недуг. Посыльному был дан наказ дождаться диагноза и совета от великого врача. Парацельс исполнил обе просьбы, но дал понять, что заболевание лечить слишком поздно. Они обменялись несколькими письмами, и он предупредил пациента, что, несмотря на предложенные лекарства, он не сможет полностью избавиться от этой болезни. Он порицал докторов, лечивших Бонера, за их абсурдный диагноз.

Парацельс сам страдал от некой протекавшей скрытно болезни, той, что не была следствием его беспокойной бродячей жизни и напряжённой работы. Как мы знаем, он в течение многих лет сам готовил свои лекарства. В его тинктуры отдавали свои квинтессенции растения и минералы, среди которых были сурьма, ртуть, опиум, паслён, аконит и другие яды. Он работал с этими опасными веществами, и высказываются предположения, что вследствие испарений от их вываривания и перегонки вялотекущий отравляющий процесс уже долгое время делал своё дело. Нет сомнений, что его здоровье стремительно ухудшалось. У него бледные и впалые щёки, тонкие губы плотно сжаты, в глазах печаль неодолимого страдания. Гравюра Хиршфогеля 1540 года выявляет каждый симптом. Его никогда не прельщал отдых, даже ночной, которого требовал дневной труд или путешествие. «Покой лучше, чем беспокойство, – написал он однажды, – но беспокойство полезнее, чем покой». Тем более полезнее, что он стремился к знанию, истине и мудрости, а не к золоту, чинам и довольству. Он стремился к ним всю свою жизнь, ещё с тех дней, когда бродил вместе с отцом по лугам вдоль речных берегов у моста через Зиль. Теперь дни его странствий закончились.

О смерти Парацельса выдумано немало легенд: одна говорит, что врачи Зальцбурга наняли головореза, чтобы тот выследил его в темноте и ударил сзади дубинкой или сбросил со скал; другая утверждает, что его угостили коварно заготовленным отравленным вином или насыпали толчёного стекла ему в пиво. Но благодаря свидетельству д-ра Аберле, мы можем выбросить из головы все эти мерзкие предположения. Что не подлежит сомнению, так это то, что скрытно-коварная болезнь прогрессировала с каждым днём и что он собирался с силами, чтобы встретить неумолимого хозяина, приход которого она возвещала. В течение нескольких месяцев Парацельс занимался исследованиями, навещал больных или консультировал как врач в своём доме. Он соорудил себе мастерскую с большим очагом на плоской каменной плите прямо напротив двери, с полками, столами и всем необходимым лабораторным оборудованием – кузнечными мехами, щипцами, пинцетами, сосудами, ретортами и перегонными кубами, растениями и минералами; он настроил себя на то, что будет консультировать больных, проводить химические опыты и вести запись их результатов. Он записывал также свои размышления о духовной жизни. Один из таких фрагментов, озаглавленный «О Святой Троице, записано в Зальцбурге накануне Рождества нашей Возлюбленной Владычицы Небесной», так и остался неоконченным. Он был опубликован Токситесом в 1570 году. Остался также ряд избранных мест из Библии, написанных на отдельных листках.

Быстро прогрессирующая болезнь оторвала его от этих мирных занятий. Смерть украдкой вступала в свои права, чтобы забрать его жизнь. Он всегда предвидел тайные признаки смерти у других и, конечно, видел их у себя. Соответствующая обстановка его скромного жилища, обращение к