— Выходят вчетвером из парикмахерской, где в задней комнатена лошадей ставят, — сказал тот, которого, видимо, звали Филио. — Вот что ониделают, эти типчики: заходят и задают вопросы. А большую свою машину оставляюту тротуара и мотора не выключают. Вроде бы только чокнутый оставит тут машину сработающим мотором, только вот кто угонит такую чертову штуку?

Никто, мог бы ответить Бобби. Попробуешь, а баранкапревратится в удава и задушит тебя, а не то сиденье станет зыбучим песком, и тыв него провалишься.

— Вышли гурьбой, — продолжал Филио, — и все в такихдлиннющих желтых плащах, хотя жарища такая, что на хреновой мостовой яичницуподжарить можно. И все в симпатичных белых ботиночках с острыми носами — вы жезнаете, как я всегда замечаю, что у людей на ногах. У меня прямо встает нашикарные ботинки.., только, по-моему.., по-моему… — Он помолчал, собрался смыслями и сказал Ди что-то по-испански.

Бобби спросил, что он такое сказал.

— Говорит, что ихние ботинки не касались земли, — ответилХуан. Глаза у него раскрылись во всю ширину. В них не было насмешки, не былонедоверия. — Он говорит, что они пошли к этому своему большому “крайслеру”, аих хреновые ботинки чуточку не доставали до земли. — Хуан раздвинул два пальца,поднес их ко рту, сплюнул между ними и перекрестился.

Тут все замолчали, а потом Ди опять наклонился к Бобби —очень серьезно.

— Это те, кто разыскивает твоего друга?

— Ага, — сказал Бобби. — Мне надо его предупредить. Ему вголову пришла сумасшедшая мысль, что Ди предложит пойти вместе с ним в “УгловуюЛузу”, и остальные диаболос пойдут с ними — пойдут, щелкая в такт пальцами, какпарни в “Вестсайдской истории”. Теперь ведь они его друзья — члены уличнойшайки, но с добрыми сердцами.

Конечно, ничего даже похожего не произошло. А просто Мозоотошел к тому месту, где Бобби налетел на него. Остальные пошли за ним. Хуанзадержался, чтобы сказать:

— Наткнешься на этих кабальеро и будешь ты покойным putino,tio mio.

Только Ди остался, и Ди сказал:

— Он дело говорит. Вернулся бы ты к себе, amigo. Пусть твойдруг сам о себе позаботится.

— Не могу, — сказал Бобби. И добавил с искреннимлюбопытством:

— А ты смог бы?

— Будь они обыкновенные люди, наверное, не смог бы, но этоже не люди. Ты же сам слышал.

— Да, — сказал Бобби. — Но…

— Ты чокнутый, малыш. Росо loco.

— Наверное. — Он и чувствовал себя чокнутым. Росо loco, даеще как! Чокнутый, как мышь в сральне, сказала бы его мать.

Ди зашагал прочь. Он дошел до угла — дружки ждали его по тусторону улицы, — потом обернулся, сделал из пальцев пистолет и прицелился вБобби. Бобби ухмыльнулся и в ответ прицелился из своего.

— Vaya con Dios, mi amigo loco <Иди с Богом, мойсумасшедший друг (исп.).>, — сказал Ди и зашагал через улицу, поднявворотник клубной куртки.

Бобби повернулся и зашагал в противоположную сторону, обходяомуты света от шипящих неоновых вывесок и стараясь, где можно, держаться втени.

***

Напротив “Угловой Лузы” по ту сторону улицы было заведениегробовщика с надписью “ПОХОРОННЫЙ САЛОН ДЕС-ПЕНЬИ” на зеленой маркизе. Ввитрине висели часы с циферблатом, обведенные холодящим кольцом голубогонеонового света. Надпись под часами гласила: “ВРЕМЯ И ПРИЛИВЫ НИКОГО НЕ ЖДУТ”.Часы показывали двадцать минут девятого. Он успел вовремя, даже загодя, а за“Лузой” он увидел проулок, где можно было обождать в относительнойбезопасности, но у него просто не хватало сил стоять на месте и ждать, хотя они знал, что так было бы разумнее всего. Он же был не мудрым старым филином, анапуганным ребенком, который нуждался в помощи. Он сомневался, что найдет ее в“Угловой Лузе”, ну а все-таки, если?..

Бобби прошел под объявлением “ЗАХОДИТЕ, ВНУТРИ ПРОХЛАДНО”.Вот уж в чем он совсем не нуждался, так в кондиционере: вечер был жаркий, ноего с ног до головы сковал холод.

"Бог, если ты есть, пожалуйста, помоги мне сейчас.Помоги мне быть храбрым.., и пошли мне удачу”.

Бобби открыл дверь и вошел.

***

Запах пива был много крепче, но зато посвежее, а комната сигровыми автоматами сверкала и гремела разноцветными лампочками имногоголосием. Где прежде играл один Ди, теперь толпились человек двадцать пять— все курили, все были в полосатых рубашках и в шляпах Фрэнка Синатры “Приветвсем влюбленным”, и все с бутылками пива “Будвайзер”, поставленными настеклянные крышки автоматов.

Возле стола Лена Файлса было гораздо светлее, чем раньше,потому что над стойкой, как и в комнате с игорными автоматами, горело большелампочек (все табуреты перед ней были заняты). Сама бильярдная, такая темная всреду, теперь была освещена почище операционной. Каждый стол кто-то обходил илинаклонялся над ним, ударяя по шарам в сизом тумане сигаретного дыма. Креславдоль стены все были заняты. Бобби увидел старого Джи, который задрал ноги наподставку для чистки обуви, и…

— Мать твою, что ты тут делаешь?

Бобби обернулся на неожиданный голос, шокированный тем, чтотакие слова произнесла женщина. Это была Аланна Файле. Дверь в комнату позадистола Лена еще не успела толком закрыться за ней. На ней теперь была белаяшелковая блузка, которая открывала ее плечи — красивые плечи, кремово-белые иокруглые, точно груди, — а также верхнюю часть ее могучего бюста. Ниже белойблузки начинались самые огромные дамские красные брюки, какие толькоприходилось видеть Бобби. Накануне Аланна была доброй, улыбалась.., почти смеяласьнад ним, но совсем не обидно. Теперь она выглядела перепуганной насмерть.

— Простите… Я знаю, мне нельзя быть тут, но мне нужноотыскать моего друга Теда, и я подумал.., подумал, что… — Он услышал, как егоголос сжимается, спадается, будто воздушный шарик, который надули и пустилилетать по комнате.

Что-то было до ужаса не так. Будто сон, который ему иногдаснился: он сидит за своей партой, занимается правописанием или математикой илипросто читает рассказ, и вдруг все начинают смеяться над ним, и он замечает,что забыл надеть штаны и теперь сидит за партой, а все его свисает у всех навиду — и у девочек, и у учительницы — ну, у всех-всех…

Звяканье звоночков в игровом зале не совсем смолкло, ностало реже. Волны разговоров и смеха, катившиеся от стойки, почти замерли.Щелканье бильярдных шаров прекратилось. Бобби озирался, ощущая змей у себя вживоте.

Не все они смотрели на него, но почти все. Старик Джиуставился на него глазами, точно две дырки, прожженные в грязной бумаге. И хотяокно в сознании Бобби было теперь почти матовым — замазанным мелом, — ончувствовал, что многие тут словно бы ждали его. Он сомневался, что сами онизнали про это, а если и знали, то не знали почему. Они словно бы спали, какжители Мидуича. Низкие люди побывали здесь. Низкие люди…