— Даже если ему придется отправиться без меня.

— А! И даже если ты должен будешь вернуться к своей матери?

— Да.

— Быть может, ты теперь лучше понимаешь свою стерву-мать?

— Да, — сказал Бобби в третий раз. Он почти стонал. —Наверное.

— Хватит, — сказал Тед. — Прекрати. Но голос не прекратил.Пока еще нет.

— Ты узнал, каково быть трусом, Бобби.., верно?

— Да!!! — закричал он, все еще прижимаясь лицом к рубашкеТеда. — Сопляк, трусливый сопляк, да, да, да! Мне все равно! Только отпуститеменя домой! — Он сделал глубокий судорожный вдох, и воздух вырвался наружувоплем. — К маме хочу! — Это был отчаянный крик малыша, который вдруг увиделзверя из воды, зверя из воздуха.

— Хорошо, — сказал низкий человек. — Если ты так ставишьвопрос, то хорошо. При условии, что твой Тедди подтвердит, что будет работатьдобровольно и его не придется приковывать к веслу, как прежде.

— Обещаю. — Тед отпустил Бобби. Но Бобби не шевельнулся,цепляясь за Теда с панической силой и тычась лицом ему в грудь. Но Тед мягкоего отстранил.

— Пойди в бильярдную, Бобби. Скажи Файлсу, чтобы тебяотвезли домой. Скажи ему, что тогда мои друзья его не тронут.

— Прости, Тед, я хотел отправиться с тобой. Я решилотправиться с тобой. Но я не могу. Мне так, так горько.

— Не надо плохо о себе думать. — Но взгляд Теда был угрюмым,словно он знал, что с этого вечера ни на что иное Бобби способен не будет.

Двое желтоплащников ухватили Теда под руки. Тед оглянулся натого, который стоял позади Бобби, — на того, который поглаживал шею Боббипальцем-прутом.

— Это лишнее, Кэм. Я пойду сам.

— Отпустите его, — сказал Кэм. Низкие люди, державшие Теда,разжали руки. И тут в последний раз палец Кэма коснулся шеи Бобби. Боббипридушенно охнул. Он подумал: “Если он еще раз погладит, я свихнусь. И ничегоне смогу с собой поделать. Начну кричать и не смогу остановиться. Даже если уменя голова лопнет, я буду кричать и кричать!” — Иди туда, маленький мальчик.Иди, пока я не передумал.

Бобби, спотыкаясь, побрел к “Угловой Лузе”. Дверь былараспахнута, но за ней никто не маячил. Бобби поднялся на единственную ступенькуи оглянулся. Трое низких людей окружали Теда, но Тед сам шел к сгустку крови —к “Де Сото”.

— Тед!

Тед оглянулся, улыбнулся, поднял руку, чтобы помахать ему.Тут тот, которого звали Кэм, прыгнул вперед, схватил его за плечи, повернул ивтолкнул в машину. Когда Кэм захлопывал заднюю дверцу “Де Сото”, Бобби увиделна какую-то долю секунды неимоверно высокое, неимоверно тощее существо, стоящеевнутри желтого плаща, — тварь с плотью белой, как свежевыпавший снег, и губамикрасными, как свежая кровь. Глубоко в глазницах, в зрачках, которые расширялисьи сужались, как у Теда, плясали точки свирепого света и пятнышки тьмы. Красныегубы оттянулись, открыв иголки зубов, которым позавидовала бы самая зубастаяпомоечная кошка. Из этих зубов вывалился черный язык и похабно вильнул в знакпрощания. Затем тварь в желтом плаще проскочила вокруг капота лилового “ДеСото” — колени бешено работали, тощие ноги скрежетали — и нырнула за руль. Надругой стороне улицы мотор “олдса” взревел, будто разбуженный дракон. Но это жемог быть и дракон. На своем месте поперек тротуара рыкнул мотор “кадиллака”.Живые фары залили эту часть Наррагансетт-авеню пульсирующим заревом. "ДеСото” бешено развернулся — один щиток выбил из мостовой шлейф искр, и на мигБобби увидел за задним стеклом “Де Сото” лицо Теда. Бобби поднял руку ипомахал. Ему показалось, что Тед помахал ему в ответ, но уверен он не был.Вновь его голову заполнили звуки, похожие на топот лошадиных копыт. Больше онникогда Теда не видел.

***

— Вали отсюда, малый, — сказал Лен Файле. Лицо у него быложелтоватым, как сыр, и словно обвисло на черепе, как кожа обвисала на руках егосестры выше локтя. У него за спиной под аркой вспыхивали и перемигивалисьогоньки игорных автоматов, но на них никто не смотрел. Крутые ребята, торчавшиевозле них по вечерам в “Угловой Лузе”, теперь жались за спиной Лена, какперепуганные детишки. Справа от Лена были бильярдная и игроки, стискивающие киив руках, будто дубинки. Старый Джи стоял в стороне рядом с сигаретнымавтоматом. Кия в его костлявой старой руке не было — из нее свисал пистолетик.Бобби он не испугал. После Кэма и его желтоплащных подручных вряд ли что-нибудьмогло его напугать — во всяком случае, сейчас. На какое-то время весь его испугбыл полностью израсходован.

— Привяжи коньки, малыш, и катись, кому говорю!

— Так будет лучше, дружок. — Это сказала Аланна из-за стола.Бобби посмотрел на нее и подумал: “Будь я постарше, я б тебе кое-что показал. Иеще как!” Она поймала его взгляд — суть его взгляда, — отвела глаза, красная,испуганная, сбитая с толку. Бобби посмотрел на ее брата:

— Хотите, чтобы эти ребята вернулись?

Обвислое лицо Лена обвисло еще больше.

— Шутишь?

— Тогда ладно, — сказал Бобби. — Сделаете, о чем я попрошу,и я уйду. И больше вы меня не увидите. — Он сделал паузу. — И их тоже.

— Чего тебе надо, малый? — спросил Старый Джи своим дрожащимголосом. Бобби знал, что все будет по его: это вспыхивало и гасло в мысляхСтарого Джи, будто большая сверкающая вывеска. Эти мысли были теперь такими жеясными, как когда-то у Молодого Джи, — холодными, расчетливыми и неприятными,но после Кэма и его регуляторов они казались совсем безобидными. Безобидными,как мороженое.

— Чтобы вы отвезли меня домой, — сказал Бобби. — Этово-первых.

Затем, обращаясь больше к Старому Джи, чем к Лену, онобъяснил, что ему нужно во-вторых.

У Лена был “бьюик” — большой, длинный и новый. Броский, ноне низкий. Просто машина. Они ехали в нем вдвоем под звуки джаза сороковыхгодов. За все время поездки до Харвича Лен только раз нарушил молчание:

— Не вздумай переключить на рок-н-ролл. С меня этого дерьмаи на работе хватает.

Они проехали мимо “Эшеровского Ампира”, и Бобби увидел, чтосбоку от кассы стоит вырезанная из картона фигура Брижит Бардо в полный рост.Он скользнул по ней взглядом без всякого интереса. Он стал слишком взрослым дляБ.Б.

Они свернули с Эшер, “бьюик” покатил вниз по Броуд-стрит,будто шепот, прикрытый ладонью. Бобби указал на свой дом. Теперь квартира небыла темной: там горели все лампы. Бобби взглянул на часы на приборной доске“бьюика” и увидел, что почти одиннадцать. Когда “бьюик” затормозил у тротуара,Лен Файле опять обрел дар речи: