— Уходи, Рэнди, — сухим шепотком сказала Аланна. Врасстройстве чувств она назвала Бобби именем его отца. — Уходи, пока ещеможешь.

Старый Джи соскользнул из кресла для чистки обуви. Когда оншагнул вперед, его измятый пиджак зацепился за подставку и порвался, но он дажене заметил, что шелковая подкладка спланировала к его колену, будто игрушечныйпарашютик. Глаза его стали еще больше похожи на прожженные дырки.

— Хватай его, — сказал Старик Джи шамкающим голосом. —Хватай мальчишку.

Бобби увидел вполне достаточно. Ждать помощи здесь былонечего. Он рванул к двери и распахнул ее. У него было ощущение, что люди за егоспиной двинулись к ней, но медленно.

Бобби Гарфилд выбежал в надвигающуюся ночь.

***

Он пробежал почти два квартала, но тут у него закололо вбоку, он замедлил шаги, а потом остановился. Никто за ним не гнался, и это былохорошо. Но если Тед войдет в “Угловую Лузу” за деньгами, ему конец, капут.Теперь ему надо опасаться не только низких людей, но еще и Старика Джи, и всехпрочих там, а Тед этого не знает. Но что может сделать Бобби? Вот в чемзаключался вопрос.

Он огляделся и не увидел вокруг ни единой светящейсявывески. Он находился среди складов. Они высились кругом, будто гигантские лица,с которых исчезли почти все черты. Пахло рыбой, опилками и чем-тогнилостно-сладковатым, возможно, залежавшимся мясом.

Сделать он не может НИЧЕГО. Он ведь просто мальчик, и отнего тут ничего не зависит. Бобби понимал это, но еще он понимал, что не можетпозволить Теду войти в “Угловую Лузу”, хотя бы не попытавшись его предостеречь.И ведь в такое положение его поставила мать. Его родная мать!

— Ненавижу тебя, мам! — прошептал он. Ему все еще былохолодно, но он обливался потом: на его коже не нашлось бы ни единого сухогоместа. — Мне все равно, что с тобой делали Дон Бидермен и те двое, ты сволочь,и я тебя ненавижу.

Бобби повернулся и затрусил назад, укрываясь среди теней.Дважды, услышав приближающиеся шаги, он сжимался в комок в подъезде, пока людине проходили мимо. Сжиматься в комок было просто — никогда еще он не чувствовалсебя таким маленьким.

***

На этот раз он свернул в проулок. С одной стороны там стоялимусорные баки, а с другой — штабеля картонок, полные возвратных бутылок,пахнущих пивом. Штабель картонок был фута на полтора выше Бобби, и когда онспрятался за ним, увидеть его с улицы было невозможно. Он приготовился ждать, апотом вдруг что-то мохнатое и горячее задело его за лодыжку, и Бобби былозакричал, но успел перехватить крик, прежде чем он вырвался наружу целиком,посмотрел вниз и увидел грязную помоечную кошку, уставившую на него зеленыефары глаз.

— Брысь, паршивка, — прошептал Бобби и пнул ее. Кошкапоказала иголки зубов, зашипела, а потом медленно удалилась в глубь проулка,лавируя между комьями мусора и горками битого стекла. Хвост она держала трубойс явным презрением. За кирпичной стеной рядом с ним Бобби различал глухие ритмыпроигрывателя в “Угловой Лузе”. Микки и Сильвия пели “Сколько странностей влюбви”. Да, очень много. Такая непонятная зубная боль.

Из своего тайника Бобби не видел часов гробовщика и совсемутратил ощущение времени — много его прошло или мало. По ту сторонумусорно-пивной вони проулка продолжала звучать летняя опера уличной жизни. Людиперекликались, иногда со смехом, иногда сердито, иногда по-английски, иногда наодном из десятка других языков. Взрывчатый треск заставил его напрячься —выстрелы, сразу подумал он, а затем узнал звук рвущихся шутих — возможно,“дамских пальчиков” — и чуть-чуть успокоился. Мимо проносились автомобили —многие ярко окрашенные, — сверкая хромом. Один раз где-то вроде началаськулачная драка — вокруг собрались люди, и крики подбодряли дерущихся. Мимопрошла дама, вроде бы навеселе и грустная. Она пела “Там, где мальчики”красивым невнятным голосом. А один раз прозвучала полицейская сирена — сначалавсе ближе и ближе, потом, замирая, все дальше и дальше.

Бобби не то что задремал, но впал в какой-то сон наяву. Онис Тедом жили где-то на ферме, может быть, во Флориде. Они работали по многучасов; но Тед для старика был очень вынослив, особенно с тех пор, как бросилкурить, и дыхание у него более или менее наладилось. Бобби ходил в школу, нопод другим именем — Ральф Салливан, — а по вечерам они сидели на крыльце, ели ужин,приготовленный Тедом, и пили чай. Бобби читал ему газету, а когда они ложилисьспать, то спали крепким сладким сном без всяких кошмаров. Когда по пятницам ониездили в бакалейную лавку, Бобби проверял, нет ли на доске для объявленийпризывов вернуть четвероногих друзей или перевернутых карточек, предлагающихвещи, продаваемые владельцами, но ни разу такой не увидел. Низкие люди потерялислед Теда. Тед больше ничей не пес, и у себя на ферме они в полнойбезопасности. Не отец и сын и не дедушка и внук, а просто друзья.

«Парни вроде нас, — сонно подумал Бобби. Теперь онприслонялся к кирпичной стене, а голова у него опускалась.., опускалась, покаподбородок почти не уткнулся в грудь. — Парии вроде нас.., почему не может бытьместечка для парней вроде нас?»

В проулок ворвались лучи фар. Всякий раз, когда этослучалось, Бобби выглядывал из-за картонок. А на этот раз почти не выглянул —ему хотелось закрыть глаза и думать про ферму, — но все-таки заставил себяпосмотреть и увидел желтое заднее крыло “чекера”, затормозившего перед “УгловойЛузой”.

Адреналин хлынул в кровь Бобби и включил прожектора у него вголове, о которых он раньше и не подозревал. Он выпрыгнул из-за штабеля,столкнув две верхние картонки. Его нога задела пустой мусорный бачок иотшвырнула к стенке. Он чуть не наступил на что-то шипящее и мохнатое — опятькошка! Бобби пнул ее и выбежал из проулка. Повернул к “Угловой Лузе”,поскользнулся на чем-то густом и липком, упал на одно колено. Увидел часыгробовщика в холодном голубом кольце — 9.45. Такси урчало мотором перед дверью“Угловой Лузы”. Тед Бротиген стоял под объявлением “ЗАХОДИТЕ, ВНУТРИ ПРОХЛАДНО”и платил таксисту. Нагибаясь к окошку водителя, Тед еще больше смахивал наБориса Карлоффа.

По ту сторону улицы перед похоронным бюро стоял огромный“олдсмобил”, красный, как брюки Аланны. Раньше его там не было, Бобби знал этотвердо. Форма его была какой-то зыбкой. При взгляде на него не только глазаслезились, а словно бы и мозг хотел прослезиться.

— Тед! — попытался крикнуть Бобби, но крика не получилось, атолько шуршащий, как солома, шепот. “Почему он их не ощущает? — подумал Бобби.— Почему он не знает?"

Может, потому, что низкие люди как-то его заблокировали. Илиже люди в “Угловой Лузе” его блокируют. Старик Джи и все остальные. Низкие людимогли ведь превратить их в живые губки, чтобы они поглощали предостерегающиесигналы, которые обычно воспринимал Тед.