– Не сомневаюсь… – сказал Ванзаров. – Вас не удивляет, что горло не порезано и гостиная не залита кровью. Где же пурпур засохший? Зачем убийца сменил прием?

– Самое простое объяснение: не хотел мараться…

– Или желал, чтобы это выглядело как кара за чрезмерное любопытство. Так сказать, другим наука: не лезь куда не следует, не ищи золото там, где его нет, окажешься в петле.

Лебедев не был готов согласиться сразу и безоглядно.

– Не слишком ли романтично?

– Для того чтобы напугать ищущих тайну золота? В самый раз… Кстати, когда было совершено убийство?

– Примерно часов шесть назад.

– То есть около двух ночи… Самое глухое время. Чердынцев думал, что его никто не заметит. Он проберется в дом, найдет бесценные записи и тихонько уберется. Но здесь его уже ждали. Или любого, кто посмеет прийти. Неважно, кого убить, лишь бы остальные боялись…

– С чего так решили? – спросил Лебедев.

– Он ждал в доме. У него были ключи: задняя дверь была на замке. Окно вытащил Чердынцев, больше некому. Убийца сел в темноте в это кресло… – Ванзаров показал на продавленное сиденье, – …и стал ждать. Чердынцев должен был прихватить потайной фонарь, свет зажигать он бы не решился. Его здесь нет, значит, фонарь забрал с собой убийца. А дальше все просто: удар по затылку и веревка, которую он подобрал во дворе…

Что-то приметив у дивана, Лебедев шагнул и поднял медный пестик, каким перемалывают в ступке каменные породы и минералы.

– Вот вам и орудие убийства, – сказал он, разглядывая бурое пятно. – Вот вам и пурпур засохший.

И за это Ванзаров был ему благодарен. Осмотрев пестик, он предложил выйти. Гости могли пожаловать с минуты на минуту, не следовало показывать им такое зрелище. На часах было без четверти восемь. Они ждали до полвины десятого. По Гатчинской дороге сновали пролетки, кареты и проехали ломовые телеги. Крестьяне шли на работу, проехали в кибитке цыгане. Но никто не желал завернуть к дому-с-трубой.

– Бесполезно, они не придут, – сказал Лебедев. Никакого торжества от победы он не испытывал. Это было и его поражение.

– Такой результат не менее важен, – ответил Ванзаров. – И это хорошо.

– Почему же? Не понимаю.

– Потому, что они знали, что их ждет. Все до единого… Аполлон Григорьевич, а вот теперь мне нужна ваша помощь с большой буквы.

Лебедев заявил, что на него можно рассчитывать в любой авантюре. Но, выслушав, что от него потребуется, несколько засомневался.

– А по-другому никак нельзя? – спросил он.

– Я вас не принуждаю…

– Да что вы такой обидчивый стали, Ванзаров, друг мой! Вы же знаете, что ради вас – сердце вырву! – И Лебедев звучно шлепнул себя по груди.

– В таком случае остаетесь ждать участковых, – сказал Ванзаров, протягивая руку для прощания.

– А вы куда? – спросил Лебедев.

– Сначала в участок, а затем хочу навестить рассадник знаний – знаменитую мужскую гимназию.

– Это надо делать именно сейчас? Когда старика Лебедева бросают караулить хладный труп?

– Получать знания – всегда самое время, – ответил Ванзаров и поспешил к Гатчинской дороге.

Инспектор мужской гимназии статский советник Исаак Иванович Фомилиант был возмущен до глубины души, хотя и знал все традиции, освященные поколениями гимназистов. Накануне окончания учебного года, в мае, в дисциплине позволялись некоторые послабления. Не так строго следили за опозданиями учеников, учителя на уроках позволяли себе отпускать шуточки, и дух приближающихся каникул проникал в каждый класс. Однако всему есть предел. Что думает себе господин учитель французского, не явившись на все уроки второй день подряд? За меньшие проступки можно схлопотать порицание с занесением в личное дело. А за подобный – выговором не отделаться. Тут нужно принять строго-показательные меры, чтобы никому было не повадно.

В таких размышлениях инспектор уже собрался писать Отношение на имя директора гимназии, господина Георгиевского, о привлечении учителя французского языка Таккеля Павла Спериндиевича к дисциплинарной ответственности. Однако завершить благое дело отмщения ему было не суждено. В кабинет постучали, и, не дожидаясь ответа, на пороге появился молодой человек несколько неопрятного вида. Пиджак его был чист, но сорочка явно несвежая, а прическа неаккуратная. Такие мелочи инспектор замечал потому, что был настоящим фанатиком порядка. В остальном же незнакомый господин произвел самое приятное впечатление. Поклонился достойно, а говорил чисто и благообразно. Хорошо образованного человека видно сразу.

Инспектор, к некоторому своему удивлению, узнал, что визитом его почтил член авторского коллектива Всеобщей энциклопедии, издаваемой Брокгаузом и Ефроном. Господин Ванзаров Родион Георгиевич готовит к новому изданию энциклопедии статьи по вопросам, касаемым Министерства народного просвещения, как, впрочем, и Министерства внутренних дел. А какая энциклопедия без статьи о Николаевской царскосельской мужской гимназии? С этим господин Фомилиант был полностью согласен и готов был оказать всяческую помощь столь благому делу. Он предложил господину журналисту устраиваться поудобнее и предоставил себя в его полное распоряжение.

В первую очередь господин Ванзаров пожелал ознакомиться с фотографиями выпускных классов, скажем, за последние двадцать лет. Исполнить подобную просьбу господину инспектору было проще, чем дать подзатыльник гимназисту. Из шкафа были извлечены альбомы и разложены перед журналистом. Чем и был обретен хоть какой-то смысл хранить эту пыльную макулатуру.

Господин Ванзаров листал альбомы и задавал очень толковые вопросы о традициях гимназического братства, которое поддерживается на протяжении всей жизни. Господин Фомилиант не без гордости заметил, что птенцы гимназического гнезда всегда сохраняют дух товарищества и, что надо особо отметить, помогают друг другу на жизненном пути. Во многом это закладывается учителями, часть из которых сами были гимназистами. Так что из поколения в поколение передается святая мужская дружба. Сев на любимого конька, инспектор не мог остановиться. В самых цветистых выражениях он описывал, как мальчики дают клятву верности гимназии и дружбе и, что самое удивительное, к этому их никто не принуждает. Порой на общем построении гимназии то один, то другой ученик вдруг выходит из шеренги и перед всеми клянется в горячей любви и школе, и друзьям, и учителям. Даже розги применять не требуется. Ну и тому подобное…

Подобные чудесные истории не мешали господину журналисту уходить все дальше в прошлое. Наконец он добрался до середины семидесятых годов, когда только появились групповые снимки гимназистов. Одна фотография его особенно заинтересовала. Среди прочих гимназистов двое в верхнем ряду стояли плечом к плечу. Они были юны и наивны. А лица их были молоды и чисты. Перевернув несколько страниц альбома, Ванзаров нашел отдельный снимок этой парочки. Под фотографией чья-то рука написала: «Вместе до конца». Страницу он повернул к инспектору.