«В общем и целом, — подумал Аллейн, — я никогда не встречал такого приятного убийцы».

I

«Все встало на свои места, — писал Аллейн, — когда я увидел фотографию юного Дорна. Барона на ней не было.

Такая возможность существовала все время. Пока все мы выстраивались в ряд для этого нелепого группового снимка, практически не видя друг друга, он не подавал голоса. Она говорила с ним. Когда она велела ему отойти подальше и молчать, его там не было. Пока она копалась в поисках второй лампочки для вспышки — первая осечка была, разумеется, подстроена, — он ушел по переходу позади этого ухмыляющегося божка. У барона была назначена встреча с Мейлером. Он должен был передать ему деньги. Мейлер должен был от них избавиться — отнести, наверное, в машину, — потому он и отстал.

В тот момент, когда все мы услышали голос Виолетты, Ван дер Вегель шел по переходу. Я не думаю, что он стал свидетелем убийства. Я думаю, он вышел к Мейлеру, у ног которого лежала мертвая Виолетта. Я думаю, что Мейлер бросился бежать, и Ван дер Вегель погнался за ним по железной лестнице и настиг на следующей площадке. Завязалась борьба. Барон оглушил, оттащил Мейлера и сбросил в отверстие колодца. Тело камнем упало в колодец ниже, и по пути рукав пиджака зацепился за внутреннюю сторону ограждения и порвался.

Ван дер Вегель взобрался на ограждение верхнего колодца, чтобы посмотреть вниз и убедиться, что тело действительно свалилось прямиком на самую глубину. При этом рельефные резиновые подошвы его туфель оставили полосы поверх следов коричневого обувного крема, которые вполне мог оставить там этот отвратительный Свит, когда возвращался, усадив леди Б. в атриуме. У его башмаков был начищен свод подошв, как это сделал бы денщик, которого Свит никогда не имел. Возможно, Свит заметил Виолетту или Мейлера или обоих и стал подглядывать.

Я утверждаю, что Ван дер Вегель, посмотрев вниз и увидев, что тело Мейлера исчезло, увидел тело Виолетты, лежавший там, где его бросил Мейлер. Барон вернулся и поместил его в саркофаг, намеренно оставив торчать край шарфа.

Он хотел, чтобы Виолетту нашли.

Он хотел, чтобы полиция поняла, что ее убил Мейлер. И хотел, чтобы они поверили, будто Мейлер скрылся, имея на своей совести ее смерть.

Все произошло, как говорится, гораздо быстрее, чем я описал. Самое большее, за восемь минут, я бы сказал, а баронесса возилась гораздо дольше, расставляя нас, суетясь и причитая, заменяя лампочку, делая второй снимок. Неслышно ступая в туфлях на резиновом ходу, он вернулся как раз вовремя, чтобы и самому сфотографировать нашу группу. Доставая же пленку из фотокамеры баронессы, он постарался, чтобы значительная ее часть засветилась. О снимке юного Дорна он не знал.

А баронесса? Тут я мог бы нажать на него посильнее. Мог бы заставить признаться в том, что было, как я убежден, ее ролью в этом спектакле. Думаю, она знала, что Мейлер их шантажировал, и думаю, барон попросил ее задержать нас, пока он отлучится на тайную встречу и передаст деньги. Я уверен, она не знает, что барон убил Мейлера, и не уверен, что это хоть как-то повлияло бы на их страстный, неодолимый союз, если бы она и узнала.

И наконец — основания для шантажа? Трой, дорогая моя, случаи поразительного физического сходства между дальними родственниками вполне возможны. Но они действительно очень дальние родственники. В нашей работе нас учили, что ухо — это одно из самых ценных доказательств идентификации. Уши у Ван дер Вегелей если не идентичны, то чертовски близки к этому, и это очень, очень странные, большие уши.

Фокс, с его талантом вызывать на откровенность, узнал у лондонского представителя фирмы „Адриан и Велкер“, что покойный барон был, по его описанию, малый не промах и с европейской репутацией в этом отношении. Баронесса, говорят, принадлежит к эмигрировавшей ветви данной семьи. Она не сопровождает своего мужа во время его поездок в Гаагу и считается инвалидом. Она! Баронесса! Инвалид!

Я много писал об их странности, да? Об их сходстве не только друг с другом, но и с этрусскими античными статуями, которые их так привлекают? Я вижу их во всей красе: античные фигуры, скрывающиеся, подумать только, за внешностью сектантов. И я думаю, что они, очень вероятно, являются наполовину братом и сестрой.

Ничего этого нельзя будет доказать в суде. Даже отсутствие барона на снимке юного Дорна можно будет объяснить. Он скажет, что вышел в этот момент из кадра, и никто из нас не сможет поклясться, что это не так.

Джованни? Этот чудовищный Свит обманул, эксплуатировал и запугал Джованни. Он жаждал и жаждет отомстить Свиту, живому или мертвому, и ухватился за возможность состряпать свою ложь про возбужденность Свита и его подозрительное поведение. Его историю подкрепляют единственно слова о том, что Свит стоял на ограждении на среднем уровне. Очевидно, что это он действительно проделал.

А развязка? Римская полиция представит досье, в котором имеющиеся свидетельства укажут на Свита. Я ничего от них не утаил. Не навязывал им свое понимание дела. Они компетентные специалисты, а это дело — их дело. Я получил данные, за которыми меня посылали, и завтра встречусь за закрытыми дверями с представителем Интерпола. Мейлера и Свита разыскивали в Англии, и если бы они остались в живых, я обратился бы с просьбой об их экстрадиции и привез бы их в страну.

Барон всегда будет представляться мне личностью античных времен, который во внезапном приступе античного гнева обрушился на своего врага, как молния. Его супруга и их союз оказались под угрозой, и таким образом он ответил. Находясь в Риме, он действовал, как древние римляне. Боюсь, он нисколько об этом не жалеет, и, боюсь, я, говоря по совести, тоже об этом не жалею.

Здешнее посольство предложило отправить мой отчет с дипломатической почтой. Я вложу туда и это письмо. Итак, моя любимая…»

II

— Что ты будешь делать? — спросил Барнаби Грант у Софи Джейсон. — Теперь, когда все позади? Возьмешь свой путеводитель и отправишься своей дорогой, радуясь?

— Отправлюсь своей дорогой… да, наверное, так.

— Во Флоренцию?

— Сначала в Перуджу.

— А ты примешь в Перудже гостей, если они там случайно появятся?

— Я не собираюсь жить в Перудже затворницей.

— Странное дело, Софи, но со следующего понедельника у меня забронирован номер в «Розетте».

— Да что ты говоришь? И с каких же это пор?

— Ну… с того дня, как мы танцевали в Риме.

— Приятно будет снова увидеть тебя в Перудже, — улыбнулась Софи.

— Ты не против?

— Нет. Буду ждать с нетерпением.

— Ну, что же ты так много говоришь. Неужели ты не можешь бросить на меня застенчивый, уклончивый взгляд? Неужели не можешь, как Джульетта, ограничиться одним «нет»?

Софи расхохоталась.