— Софи, мне кажется, я тебя люблю.

— Правда, Барнаби? Не говори ничего, пока ты не уверен.

— Послушай, — произнес он, — ну разве Рим не чудесен? Звонят колокола, носятся ласточки, взирают с высоты святые, и журчат фонтаны.

— А на Вилле Джулия улыбаются этруски.

— А в садах пахнет жасмином. Разве Рим не чудесен?

— Чудесен! — согласилась она. — Но в то же время странные вещи могут происходить под его покровом.

— И всегда происходят, — сказал Барнаби.

Хилари Билл-Тасман — хозяин поместья «Алебарды», землевладелец

Персонал в «Алебардах»:

Катберт — дворецкий

Мервин — главный лакей

Найджел — второй лакей

Уилфред (по прозвищу Кискоман) — повар

Винсент — садовник и шофер по совместительству

Том — мальчик на побегушках

Гости в «Алебардах»

Трой Аллейн — прославленная художница

Полковник Фредерик Блошингтон Форрестер — дядя Хилари

Миссис Форрестер — жена полковника

Альфред Маулт — камердинер полковника Форрестера

Мистер Берт Смит — большой авторитет в области антиквариата

Крессида Тоттенхэм — невеста Хилари

Представители Закона

Майор Марчбэнкс — начальник исправительного заведения «Юдоль»

Рэйберн — суперинтендант полицейского управления в Даунлоу

Родерик Аллейн — суперинтендант управления уголовного розыска (Скотленд-Ярд)

Инспектор Фокс — детектив управления уголовного розыска (Скотленд-Ярд)

Сержант Томпсон — детектив-специалист по отпечаткам пальцев, из Скотленд-Ярда

Детектив сержант Бэйли — штатный фотограф Скотленд-Ярда

Прочие гости и правоохранители

I

— …После того как мой почтенный родитель, — говорил Хилари Билл-Тасман, складывая руки домиком, — был ввергнут в совершенную нищету Великим Обвалом[54], он, представьте, начал торговать утильсырьем, освоил ремесло старьевщика! Я не мешаю вам разговорами?

— Вовсе нет.

— Благодарю. Описывая его занятия в подобных терминах, я вовсе не имею в виду ничего унизительного. Он вошел в долю по этой тряпично-мелочной части с моим же дядюшкой Бертом Смитом; у того к этому времени уже имелись лошадь, повозка и хоть короткий, но все же какой-никакой жизненный опыт. Кстати, «дядюшка» в данном случае — лишь титул учтивости[55].

— Вот как?

— Завтра вы с ним познакомитесь. Так вот. Мой родитель тогда как раз овдовел и вложил свою долю в предприятие, обогатив его некоторыми элементами фамильного имущества — теми, что он ухитрился укрыть от ненасытных кредиторов. Среди таковых имелась ваза мейсенского фарфора весьма значительной ценности — в монетарном отношении по крайней мере, хотя в эстетическом, боюсь, нет. Дядюшке Берту недоставало квалификации на высшем уровне своего ремесла, и он наверняка спустил бы за бесценок эту драгоценную реликвию, как и другие ей подобные, у ближайшего забора. Отец, однако, снабдил его письменными гарантиями и полномочиями, которые заранее исключали любые придирки относительно подлинности изделия. А потом отправил партнера прямиком на Бонд-стрит[56], где тот заключил такую сделку, что сам не поверил своим глазам и еще долго потом мог только моргать ими.

— Здóрово. Не могли бы вы не размахивать руками?

— Пожалуй, могу. Итак, они стали преуспевать. Когда мне исполнилось пять лет, у них имелись уже две повозки, две лошади и кругленькая сумма в банке. Должен, кстати, поздравить вас: вы сами ни словом не обмолвились при мне об этой нашей истории в духе «Степто и сына»[57]. Признаюсь, я склонен встречать новых знакомых как раз по этой «одежке»… Итак, у отца открылись неожиданно яркие способности к торговому делу, и он даже научился извлекать выгоду из Депрессии: покупать по дешевке, а потом, пусть пережив порядочную нервотрепку, тревогу неизвестности и риска, — продавать дороже. И вот настал тот день, когда в лучшем своем костюме и в галстуке, право на какой он заработал потом и кровью, старик отправился продавать королю Фаруку[58], которого немного знал, последнее из фамильных сокровищ. А именно — невообразимо безвкусный венецианский подсвечник.

— Подумать только.

— Данная коммерческая операция оказалась не последней, она повлекла за собой множество крайне выгодных продолжений, и иссяк их поток только со смертью Его Величества. К тому времени отец уже открыл собственный магазин на Саут-Мортон-стрит[59], а дядя Берт командовал разросшимся гужевым «флотом», то есть остался в той стихии, какая ему лучше всего подходила, но при этом деловую квалификацию свою успел сильно повысить.

— А что все это время было с вами?

— Со мной? До семи лет я проживал с отцом и названым дядей в двухкомнатной квартирке по адресу Чернь-ярд, Лоточник-лэйн, за углом под лавкой, если можно так выразиться.

— Впитывали азы ремесла?

— Можно и так сказать. Но кроме того, я впитывал — хоть и, признаюсь, несколько бессистемно — азы английской литературы, искусствоведения на примерах конкретных objets d’art[60] и немного — обычной арифметики. Моим обучением руководил отец. Каждое утро он выдавал мне три задания, которые следовало выполнить до вечера — то есть до их с дядей Бертом возвращения после трудов праведных. А после ужина родитель развивал со мной достигнутые успехи, пока я не засыпал прямо за столом.