Когда он уже собрался уйти, Аллейн произнес:

— Знаете, синьор вице-комиссар, в этом деле есть один момент, который мне кажется чрезвычайно интригующим.

— Да? И это?..

— Вот что. Зачем было Мейлеру, человеку обрюзгшему, так надрываться и терять так много времени, упрятывая Виолетту в саркофаг, когда он мог так легко и быстро скинуть ее в колодец?

Бергарми несколько секунд внимательно смотрел на него.

— У меня нет ответа, — наконец отозвался он. — Ответ, конечно, существует, но в настоящий момент я не могу его дать. Простите меня, я опаздываю.

Когда он ушел, Аллейн пробормотал:

— Я могу. Разрази меня гром, если я не могу.

Было без десяти три, когда он вернулся в свой отель.

Он написал отчет, договорился о встрече с представителем Интерпола и посовещался сам с собой.

Его миссия, какой бы она ни была, закончена. Он получил бóльшую часть информации, которую ему приказано было добыть. Докопался до сути в деле Мейлера и заставил Свита дать ему крайне полезный список ключевых фигур, какой когда-либо получали в деле о крупнейших махинациях с наркотиками.

И Мейлер, и Свит были мертвы.

С профессиональной точки зрения их смерти его не касались. Они находились строго в ведении римского управления полиции, Вальдарно и Бергарми и их парней, и те очень умело ими занимались. И однако же… Аллейн сильно тревожился.

В половине шестого он разложил все фотографии на кровати. Достал из папки лист бумаги. Записи на нем были сделаны его рукой. Он долго смотрел на него, а потом сложил и убрал в карман.

В шесть часов позвонил Кеннет Дорн и спросил, очевидно, в каком-то возбуждении, может ли он прийти и забрать свою пленку.

— Не сейчас. Я занят, — ответил Аллейн, — по крайней мере до семи часов. — Он выждал мгновение и затем добавил: — Можете снова позвонить мне в восемь.

— Они… они хорошо получились? Фотографии?

— Ваши — совершенно ясные. А что?

— Что-то не получилось у нее… у баронессы?

— Как в тумане.

— Ну, я тут не виноват. Послушайте, я хочу с вами поговорить. Пожалуйста.

— В восемь.

— Понятно. Ну, я… да… что ж, спасибо. Я снова позвоню в восемь.

— Непременно.

В половине седьмого позвонил портье и сказал, что прибыл барон Ван дер Вегель. Аллейн попросил проводить его наверх.

Он открыл дверь и, когда услышал гудение лифта, вышел в коридор. В сопровождении официанта появился барон, который издали поприветствовал Аллейна и пружинистой походкой направился к нему, протягивая руку.

— Надеюсь, вы не против, что я попросил вас подняться сюда, — произнес Аллейн. — Я подумал, что нам захочется как следует уединиться, а помещения внизу в этот час напоминают пятизвездочный бедлам. Что будете пить? Здесь делают вполне приятный холодный пунш с бренди. Или вы придерживаетесь классики?

Барон выбрал пунш с бренди и, пока его не доставили, детально освещал их знакомство с фонтанами и садом Виллы д’Эсте.

— Мы, разумеется, уже бывали там, — рассказывал он, — но с каждым посещением изумление увеличивается. Моя жена сказала сегодня, что теперь она вызывает, всегда в одном и том же месте, кардинала в алом одеянии и его гостей. Она видит их в водяной пыли фонтанов.

— Ваша супруга обладает даром ясновидения, — легко проговорил Аллейн. Видя, что барон озадачен, пояснил свою мысль.

— Ах… нет, — возразил Ван дер Вегель. — Нет, мы не верим в такой феномен. Нет, это ее воображение, которое очень живое. Она очень чувствительна к тому, что ее окружает, но призраков не видит, мистер Аллейн.

Принесли напитки. Аллейн налил их, а потом сказал:

— Хотите взглянуть на ваши фотографии? Боюсь, вы будете разочарованы.

Все снимки, кроме фотографий Кеннета, он оставил на кровати.

Когда барон увидел Виолетту и Мейлера, что произошло сразу же, он воскликнул:

— О нет! Это слишком ужасно! Умоляю!

Аллейн извинился и убрал их.

— Вот фотографии вашей жены. Первые, видите, очень хорошие. Проблемы начались, когда мы пришли в Сан-Томмазо.

— Я не могу этого понять, — удивился барон. Он наклонился, разглядывая их и беря одну за другой. — Камера моей жены в хорошем состоянии, этого никогда раньше не случалось. Пленку смотали правильно, прежде чем вынуть. Где негативы?

— Вот они.

Он по очереди посмотрел их на свет.

— Мне жаль, — произнес он. — И я признаюсь, что озадачен. Простите меня, но… человек, который проявлял пленку… вы сказали, что это полицейский фотограф?

— У меня, честно говоря, и мысли нет обвинить его в небрежности.

— Моя жена, — сказал барон, — в итоге утешится. Она не хотела никаких напоминаний о посещении этого места.

— Это так.

— Но я сожалею. По-моему, вы хотели получить фотографию саркофага.

— Полиция придает ей мало значения. Но фотография нашей группы в митреуме все же есть.

Он уронил на кровать снимок Кеннета.

Барон наклонился над ним.

В комнате было тихо. Шумный голос Рима не проникал за закрытые окна. Ласточки стрелой проносились мимо, слишком быстро, чтобы успеть их заметить.

— Да. — Ван дер Вегель выпрямился и посмотрел на Аллейна. — Ясный снимок, — проговорил он. — Не так ли?

Барон сел спиной к окнам и отпил немного холодного пунша с бренди.

— Великолепная смесь, — заметил он. — Мне нравится.

— Хорошо. Интересно, не окажете ли вы мне услугу?

— Услугу? Ну, разумеется, если это возможно.

— У меня есть копия письма. Оно написано на неизвестном мне языке. Мне кажется, это может быть голландский. Не взглянете ли?

— Конечно.

Аллейн подал его барону.

— Вы увидите, что оригинал был написан — на самом деле напечатан — на листке бумаги вашей издательской фирмы, «Адриан и Велкер». Прочтете?

Последовало долгое молчание, а потом Ван дер Вегель сказал:

— Вы приглашаете меня выпить с вами. Вы показываете мне… эти вещи. Почему вы так себя ведете? Возможно, в комнате у вас спрятан микрофон и магнитофон, как в каком-нибудь глупом фильме про преступников?

— Нет. Я действую не для полиции. Моя работа здесь закончена. Сомнений нет, мне следовало отдать это письмо им, но они найдут оригинал, когда обыщут комнаты Мейлера. Я сомневаюсь, что оно их заинтересует, но, конечно, я его не читал и могу ошибаться. Они очень хорошо знают, что Мейлер был шантажистом. Я видел, что в письме мелькает имя вашей жены. Осмелюсь сказать, что в этом деле я действую предосудительно, но думаю, у вас нет никаких причин швырять мне в лицо ваш пунш с бренди, барон. Он был предложен от чистого сердца.