— Похоже, вам придется явиться в суд.

— У него есть какие-нибудь права на девочку?

— А вы ее не удочерили?

Когда он задал этот вопрос, у Берни упало сердце. На них лавинойсыпались всяческие перипетии: рождение ребенка, болезнь Лиз, последние девятьмесяцев, затем необходимость заново устроить жизнь…

— Нет… не удочерил… Черт возьми, я собирался, но у насне было причин спешить. Откупившись от него, я полагал, что он надолго оставитнас в покое.

— Вы давали ему деньги? — озабоченно спросиладвокат.

— Да. Полтора года назад я вручил ему десять тысячдолларов с условием, что он от нас отвяжется. — Точнее говоря, с тех порпрошел год и восемь месяцев. Берни точно запомнил день, ведь это произошлоперед самым рождением малыша.

— А он может это доказать?

— Нет. Вы предупредили меня, что подобные действияпротивозаконны, и я это учел. — Гроссман сказал тогда, что онирассматриваются как нелегальная торговля детьми. По закону никто не может никупить, ни продать ребенка, но по сути дела Чендлер Скотт продал Джейн Берни задесять тысяч долларов. — Я положил купюры в конверт и отдал ему.

— Ну что же. — Судя по тону Гроссмана, адвокатпризадумался. — Проблема вот в чем: стоит хоть раз дать им денег, и раноили поздно они вернутся, чтобы потребовать еще. Он явился опять за этим?

— Вот как все вышло. Он позвонил мне несколько днейназад и потребовал десять тысяч долларов, пообещав, что снова исчезнет из нашейжизни. Собственно говоря, он даже предложил мне скидку и был готовудовольствоваться восемью.

— Боже милостивый, — не выдержал Гроссман, —какой очаровательный человек.

— Я решил сказать ему, что моя жена умерла, полагая,что после этого он утратит всякий интерес к ребенку. Мне хотелось, чтобы онзнал: ему предстоит иметь дело со мной, а я не намерен терпеть это наглоевымогательство.

Некоторое время Гроссман молчал, а затем проговорил:

— Я не знал о том, что ваша жена скончалась. Примитемои искренние соболезнования.

— Это случилось в июле. — Голос Берни звучалбесстрастно, но при этом он думал о Лиз и о том, как она взяла с него обещаниелюбой ценой не подпускать Чендлера Скотта близко к Джейн. Может, все-такиследовало дать ему эти десять тысяч? Может, он свалял дурака, решив взять егона пушку?

— Ваша жена не оставила завещания касательноребенка? — Они с Лиз обсуждали этот вопрос, но все ее достояниеограничивалось вещами, которые подарил ей Берни, и ей хотелось, чтобы онидостались ему и детям.

— Нет. Фактически у нее не было никакого имущества.

— А как она распорядилась опекой над ребенком? Онапоручила ее вам?

— Разумеется, — слегка оскорбленным тоном ответилБерни. Разве она могла поручить заботу о детях кому-то другому?

— Она оставила письменное распоряжение на этот счет?

— Нет.

Билл Гроссман тихонько вздохнул. Берни вот-вот столкнется скрайне серьезной проблемой.

— Теперь, после смерти вашей жены, все законные правапереходят к нему. Ведь он — кровный отец девочки.

Берни похолодел.

— Вы случайно не шутите? — Его чуть не бросило вдрожь.

— Нет.

— Но ведь он мерзавец и к тому же преступник, закоторым числятся судимости. По всей вероятности, он и сейчас только-тольковышел из тюрьмы.

— Это ничего не меняет. Согласно калифорнийским законамкровный отец сохраняет за собой права на ребенка, каким бы он ни был. Дажелюди, осужденные за убийство, вправе видеться со своими детьми.

— И что теперь будет?

— Скорее всего ему предоставят право посещать ребенкана время, которое пройдет до окончательного слушания дела. — Он не сталговорить Берни о том, что он может и полностью лишиться полномочийопекуна. — Он общался с девочкой прежде?

— Никогда. Ей даже неизвестно о том, что он жив. Мояжена говорила, что в последний раз он видел дочку, когда той было меньшегодика. Билл, все его притязания ничем не обоснованы.

— Вам не стоит питать иллюзий на этот счет. Основания унего есть, ведь он — кровный отец ребенка… А сколько времени продлился этотбрак?

— Почти нисколько. Они поженились за несколько дней допоявления ребенка на свет, а после этого он, по-моему, куда-то исчез. Потомвернулся на пару месяцев — Джейн тогда не исполнилось еще и года — и вновьскрылся, на этот раз окончательно. Лиз развелась с ним, мотивируя свой запростем, что он их бросил, при этом не потребовалось ни уведомлять его, ниспрашивать его о согласии. Мне кажется, Лиз пребывала в полном неведенииотносительно того, где он находится, вплоть до прошлого года.

— Вы допустили большую ошибку, не удочерив девочку доего появления.

— По-моему, с его стороны нелепо что-либо требовать.

— И я того же мнения, но совершенно неизвестно, как наэто посмотрит судья. Как вы полагаете, он вправду стремится к общению сдевочкой?

— А как вы сами думаете, если учесть, что он отказалсяот встреч с ней за десять тысяч долларов и три дня назад готов был сделать тоже самое за восемь? Он смотрит на нее как на источник наживы, и только. Когдамы с ним встречались и я отдавал ему деньги, он даже не спросил о ней. Ни разу.Это ни о чем вам не говорит?

— Говорит о том, что он — скользкий проныра, которыйрешил поживиться за ваш счет. Не исключено, что до суда он еще раз позвонитвам.

И Гроссман не ошибся. За три дня до того, как они должныбыли явиться на предварительное слушание. Скотт снова обратился к Берни спредложением: пусть ему дадут денег, и он оставит их в покое. Но при этом онувеличил сумму до пятидесяти тысяч долларов.

— Вы с ума сошли?

— Я навел насчет тебя кое-какие справки, милый друг.

— Не смей меня так называть, ублюдок.

— Теперь я знаю, что ты — богатый еврей из Нью-Йорка,который вдобавок заведует большим дорогим магазином. Как знать, может, онвообще тебе принадлежит.

— Отнюдь.

— Да это и неважно. Хотите, выкладывайте пятьдесяттысяч, а не хотите — не надо.

— Я мог бы заплатить десять, но не более того. —Он согласился бы и на двадцать, но не хотел сразу говорить об этом. Но Скоттрассмеялся в ответ.

— Пятьдесят, и ни центом меньше. Речь идет о ребенке, аони торгуются, до чего же это гнусно.

— Вам не удастся заставить меня плясать под свою дудку,Скотт.

— Может, и удастся. Лиз больше нет, и суд во всемпойдет мне навстречу. Если я захочу, даже опеку передадут мне… И, пожалуй,исходя из этих соображений, вам придется заплатить мне уже не пятьдесят, а стотысяч.