— Я тоже не подозревал, — ответил Монах…

…Около самой крутой городской гостиницы Монах заметил человека, похожего на бомжа, сидящего на скамейке с бумажным стаканчиком в руке.

— Лара, как вы относитесь к бродячим животным? — спросил он, замедляя шаг.

— К каким бродячим животным? — не поняла девушка.

— К собакам.

— Жалею. А что?

— Наш человек! — обрадовался Монах. — Сейчас познакомлю вас с активистом по собачьим правам. Друг нашего Леши Добродеева, между прочим.

Они подошли к бомжу. Ларссон, а это был он, поставил стаканчик с кофе на скамейку и поднялся.

— Привет, Ларссон! — сказал Монах. — Это мой добрый друг Лара. Лара, это мой добрый друг Ларссон.

— Очень приятно! — сказал Ларссон, пожимая руку Ларе. — Как ваши дела?

— Мои дела хорошо. Это вы занимаетесь бродячими собаками? — спросила Лара.

— Да, это я занимаюсь собачками. А вы кто?

— Я работаю в библиотеке. Я могла бы собирать подписи… у нас много читателей. И спросить про волонтеров.

— Это очень замечательно! — обрадовался Ларссон. — Нам нужны люди. Мы собрали деньги на приют и добились приема у мэра, хотите с нами?

— Хочу!

— Вы, ребята, пообщайтесь пока, а я сбегаю за кофе, — сказал Монах и степенно зашагал в гостиницу, где стоял кофейный автомат.

…Он наблюдал через стеклянные двери за Ларссоном, одетым как бомж, и Ларой, одетой как девушка с обложки глянцевого журнала. Эти двое, кажется, нашли общий язык. Ларссон что-то увлеченно рассказывал, Лара сосредоточенно слушала и кивала. Монах ухмыльнулся и направился в бар, справедливо рассудив, что за спасательные работы заслужил пару бокалов хорошего пивка, а обещанный кофе… да они давно о нем забыли!

— Хотя, если подумать хорошенько, — сказал он себе, с содроганием вспомнив, как рассматривали его посетительницы салона «Ева», — то можно и три бокальчика! Или даже четыре…

Роман Минаев. Мир прозрачен

Женщина из бара «Братислава» сидела на скамейке в парке и смотрела на реку. День был неопределенный — мягкий тихий день ранней осени с разлитым в воздухе янтарным светом и первыми желтыми листьями. Она смотрела на синюю реку, на бескрайние до самого леса луга на той стороне — еще зеленые, но не яркие и свежие, а утомленные, пожухлые слегка, уже скорее оливковые, чем зеленые; над ними висела легкая невесомая пелена тумана. Издалека тянуло дымком — уборка на пригородных дачах шла полным ходом. Женщина отпивала кофе из бумажного стаканчика и смотрела на реку. Иногда переводила взгляд на шумную толпу свадебных гостей — в городе был обычай фотографироваться на фоне чугунных пушек, отполированных сотнями рук взрослых и детишек, — на золотые купола соборов и очаровательные резные под старину домики, где торговали сувенирами и поделками местных умельцев. Громкие голоса, смех, визг, поцелуи, хлопки пробок от шампанского, пышные платья невест, принявшее на грудь, раскрасневшееся старшее поколение, разноцветные наряды подружек, молодые люди в черных костюмах, бегающий и клацающий камерой фотограф. Ей казалось, она греется у их огня, она улыбалась гостям, иногда поздравляла молодых и желала им счастья и долгих лет, иногда ее угощали шампанским…

Она грелась у костра, стараясь не думать о том, что огонь чужой. Это была Мадам Осень, которая ни сном ни духом не подозревала о своем прозвище. На лице ее блуждала слабая улыбка, а в ушах сверкали блестящие камешки; она вспоминала собственную свадьбу, гостей, совсем недавно… как в одной старинной песенке: «Это было недавно, это было давно…» К ней подошли два маленьких мальчика с большим ящиком в разноцветных лентах, похожим на шарманку. Тот, что постарше, сказал, что собирает деньги молодоженам. «Это такой обычай?» — удивилась женщина, раскрывая сумочку. Она достала пару бумажек, опустила в щель. «Спасибо!» — сказал мальчик, и они убежали. «Счастья!» — пожелала она им вслед, умиленно улыбаясь.

Она сидела на скамейке, пила кофе, рассматривала прохожих. День перевалил за свою половину, поток свадебных гостей поредел — они переместились за свадебные столы с цветистыми тостами и пожеланиями, криками «Горько!», шуточками и смехом; с обязательной дракой. Она подумала, что целую вечность не была на свадьбе, и вздохнула…

…Вдруг она услышала музыку и оглянулась. Неподалеку под деревом стоял невысокий мужчина с инструментом — маленьким электрическим фортепьяно на тонких ножках. Лысый и тощий, в белом свитере до колен с растянутым воротом, в потрепанных джинсах, он играл, помогая себе плечами и мимикой, и слегка притопывал в такт. Мелодия была знакома, но названия она не помнила. Что-то старое, далекое, из ее времени… «Господи, что же это? Я же прекрасно помню! Что?» — спрашивала она себя, чувствуя странное волнение. «История любви»? «Падает снег»? Она даже стала подпевать тоненьким голоском, оглянувшись, не слышит ли кто; она прекрасно помнила мелодию. Она смотрела и подпевала; музыкант играл, закрыв глаза, он словно растворялся в музыке; играл, слегка отбивая ритм ногой… и она вдруг вспомнила его! Ванечка! Конечно! Ванечка Полушко! Она даже рассмеялась от радости. Она была в последнем классе школы, а он с товарищами, студентами музучилища, играл у них на вечерах… Как же называлась их группа? Что-то космическое… «Летающая тарелка», кажется. Или «Пришельцы»… Пришелец Ванечка с «Летающей тарелки». Он играл на таком же инструменте… или похожем, что-то вроде маленького фоно, отбивал ритм ногой и дергал плечами, а потом пошел ее провожать. Он молчал почти всю дорогу, а уже около дома спросил, какую музыку она любит. Она смутилась — всякую! Она была далека от музыки, а он ни о чем другом говорить не умел. Они встречались пару недель… а потом ее провожал уже другой мальчик, а Ванечка ожидал около дома, и она сделала вид, что не заметила его. Мадам Осень почувствовала, как вспыхнули уши. Он был такой некрасивый… тощий, узкоплечий, носатый… она стеснялась его, боялась, что засмеют. Она едва помнила мальчика, который провожал ее… ни имени, ни картинки в памяти не осталось, а чувство стыда и жалость к Ванечке остались. Он стоял, такой потерянный и несчастный, а она сделала вид, что не заметила… Прошла мимо! Дрянная девчонка…

Она исподтишка рассматривала Ванечку — он совсем не изменился, только облысел. Играл, притопывал, дергал плечами. С закрытыми глазами. Растворился в музыке. Рядом с ним стояла коробка из-под обуви — для денег. Мадам Осень вдруг вспомнила, как называлась песня! «Yesterday»! «Вчера». Первыми ее спели «Битлз», а потом пели все, кому не лень. «Yesterday, all my troubles se-е-emed so far awa-а-а-y… оh, yesterday…» — неслось из всех окон. Она даже засмеялась от радости, что вспомнила. Конечно! «Yesterday»! Ей показалось, что ее жизнь, описав виток, вернулась к истокам. Ничего не поменялось, все осталось на своих местах… Некрасивый носатый Ванечка играет ту же мелодию, что и вечность назад, а она сидит и слушает. Интересно, узнает он ее или нет? Если подойти… вот так запросто взять и подойти! Посмотреть на него и спросить… Нет! Молча! Посмотреть молча! Он оторвет глаза от клавиш и взглянет… Она привстала, радостно взволнованная, чувствуя, как колотится сердце и стало пусто внутри, но тут же опустилась обратно. Она изменилась… вряд ли узнает. Ее никто не узнает, она идет через толпу как невидимка. Ее слишком долго здесь не было. Она вернулась, но это уже другой город, другие люди и другие обычаи. Она всхлипнула. Она уезжала вечность назад, счастливая, полная жизни и радужных надежд, а теперь вернулась, и жизни в ней осталось не очень много, и друзей растеряла. Виток завершился, принеся ее на то же самое место, но здесь уже никого из ее мира не осталось…