было погрузить тебя в лодку еще в бесчувственном состоянии, а не заниматься экстренным кормлением практически умирающего суккуба и последующими бесполезными беседами.

И меня утянуло туда, где ярко светит солнце, согревая и тело, и душу.

36.

— Годы идут, привычки не меняются, — проворчала я, едва проснувшись.

Я лежала на чем-то, похожем на гамак, вот только полотно, натянутое меж двух изогнутых деревянных арок было больше раза в три обычного гамака и возвышалось в метрах полтора над землей. С трудом раздирая глаза от липкого сна, я доползла до края и хотела аккуратно выглянуть, а вместо этого…

А вместо этого вывалилась из этого гамака, словно птенчик из гнезда. И самое обидное, что вывалилась головой вниз, а приземлилась почему-то на попу, хорошо, что травяное покрывало, устилавшее землю, оказалось мягким, даже немного пружинящим на ощупь.

— Какая странная трава, — пробормотала я, проводя ладонью по плотным, чуть шершавым травинкам, пропуская их сквозь пальцы.

— Это не трава, — проговорили надо мной. И тут же подхватили подмышки, вынуждая подняться с земли. — Знаешь, даже мне ты иногда кажешься сплошным недоразумением.

— Я тебя удивлю, у меня в отношении самой себя те же безрадостные мысли, — вяло отмахиваясь от Ригана, возвращающего меня обратно в гамак, заявила я.

Полотно качнулось и еще сильнее провисло под немалым весом Ригана, решившего примоститься по соседству, а именно — забраться в гамак с ногами, заложить руки за голову и мечтательно уставиться в лазурно-голубое небо, такое яркое, что на него было больно смотреть.

— Красиво, — выдохнула я восторженно, осматриваясь вокруг. Перед нами открывался вид на холмистую долину, которую укрывали стелящиеся по земле заросли растений с ярко-фиолетовыми цветками. В первое мгновение мне показалось, будто это лаванда, но после, присмотревшись, поняла, что это нечто другое, с кистевидными соцветиями и более похожее на вечнозеленые кустарники. Они слегка покачивались, так как по открытому, ничем не защищенному пространству вольно гуляли ветра и не было ни одного, даже самого хилого деревца. А там, вдали, у горизонта виднелись очертания островерхих горных хребтов. — Что это за место?

— Не знаю, — сдержанно откликнулся Риган, щурясь на солнце. — Предполагаю, что вересковая пустошь.

— В смысле? — подхватилась я тревожно. — Ты не знаешь, куда меня приволок? Это как?

— Ты никогда не умела слушать, — вздохнул он и поднялся. Уже из положения сидя, с укором посмотрел на меня и продолжил: — Я же сказал, то, что ты видишь — не настоящее. Это греза. Древняя магия, которой владел мой народ и которая была практически полностью утрачена. На данный момент, управлять грезой могу лишь я. По сути, греза — это иллюзия, которую можно применить к чему угодно. Даже к человеку. Ты сейчас околдована иллюзией.

Я насупилась, с подозрением глядя на Ригана.

— И зачем понадобилось это делать?

— Потому что прежде, чем ты я сниму наваждение, я хочу, чтобы ты кое-что узнала. Это поможет тебе подготовиться к тому, что ты…увидишь.

— Знаешь, вот обычно такие сумбурные предупреждения и заканчиваются побегами, — начала я, а сама уже начала осторожно поглядывать по сторонам в попытке выработать план сматывания метафорических удочек. Очередной за последние несколько…не знаю, дней? Месяцев? Сколько я провела вдали от родного мира — одному черту рогатому известно.

— Перестань! — вдруг рявкнул Риган.

— Что? — я едва опять не вывались из гамака.

— Перестань сбегать! Неужели ты до сих пор не поняла, что это заранее проигрышная стратегия? Каждый очередной побег провоцирует новый и так по кругу, снова и снова. Ты бежишь, и бежишь, и бежишь. Но однажды тебе придется остановиться.

— Однажды, но не сегодня, — кивнула я. И…осталась сидеть на месте.

Повисло неловкое молчание. Мы оба глядели вдаль и кажется, избегали смотреть друг на друга.

— Если, — начала нерешительно я, но голос дрогнул и оборвался. — Если…это действительно ты…

— Это я, — безапелляционно заявил Риган, а его кулаки сжались.

Я закусила губу, подумала пару минут, а после потребовала:

— Докажи.

Он повернулся ко мне. Его глаза казались одновременно и знакомыми, родными, близкими, и чужими, далекими, холодными. И словно по очереди несли вахту. Это нервировало, сбивало с толку. Желание убедиться, что я не барахтаюсь в очередном сне, не брежу, не борюсь со внушением назойливо маячило на периферии сознания, заставляя сомневаться в нем, в себе, во всем. Хотелось ущипнуть — то ли себя, а то ли его, — удостоверяясь, что мы оба — не привидения, встретившиеся после смерти.

Риган медленно подался ко мне, остановившись уже у самого лица. Я каждой клеточкой своего тела ощущала его будоражащую близость, хотелось прикоснуться, ощутить тяжесть его рук, тепло кожи, и все же, что-то останавливало меня. Может быть, страх получить доказательства, что это не он? И потерять его. Снова.

— Уверена, что хочешь этого? — прошептал он мне в губы, не отрывая пронизывающего насквозь взгляда от моих глаз.

Бросило сразу в жар. А после сразу накатил холод.

Эта тьма в его глазах — соблазняющая, завлекающая, томная и красноречивая, таинственно опасная. Она как будто одновременно обещала и божественное, ни с чем не сравнимое наслаждение, и самые адские муки. Обретя его однажды, я отдала всё взамен, обменяв то, что имела — на него, на те чувства, что нас соединили. Я потеряла в этих чувствах себя — а после обрела себя вновь. Но это была это совсем другая я. А вот он…он всегда оставался собой. Его ничто не могло изменить. По крайней мере, когда-то я в это верила. Я не верила ни в бога, ни в черта, но я верила в него, в его непоколебимость, в его способность выживать в любых условиях, в его незыблемость. В отличии от него, я была и на темной стороне, и на светлой. И лично у меня это замкнутый круг. На светлой — трудно и скучно, но присутствует некое ощущение правильности. На темной — весело и легко, но постоянно где-то там зудит маленькая мыслишка о том, что жизнь проходит и проходит зря, потому что я не делаю то, что должна. А что должна — сама не понимала. И пыталась жить по уму, но потом становилось невыносимо, и я опять срывалась во тьму. И так по кругу, снова и снова. Темные периоды, светлые периоды, темные-светлые, качели вверх-вниз.

А в его мире нет серых полутонов. И не было их никогда. В его сознании либо светло, как днем, либо сплошная тьма, словно глубокой ночью. А у меня нет ни дня, ни ночи — одни солнечные затмения.

— Да, — выдохнула я дрожащим голосом. — Хочу.