с нарративом последних времен. В новое и новейшее время подобные сюжеты породили множество трагедий: от катастрофического безумия анабаптистов до многочисленных относительно малых трагедий, вроде эпизода с Храмом солнца.

За последние полвека сложилась новая, своеобразная форма нарратива о последних временах; этой форме ныне привержено большинство протестантов-евангелистов. Речь о «диспенсационализме», который привел к возникновению вероучения, прочно утвердившегося в Америке и расколовшего американское общество на два лагеря с принципиально разными мировоззрениями. Печальнее всего то, что история, схожая с историей Мелоди, может однажды превратиться в катастрофическое самоисполняющееся пророчество, причем вовсе не так, как это воображают иудеи, христиане и мусульмане.

* * *

Вскоре после рождения Мелоди о телице узнал раввин-фундаменталист по имени Исраэль Ариэль. Он объявил телицу подходящей для жертвоприношения, и этот сюжет широко распространили печатные средства массовой информации, а затем его подхватило телевидение: журналисты крупных американских и европейских телеканалов с усмешкой рассказывали с телеэкранов о корове Апокалипсиса и конце вселенной.

В Израиле людям было не до насмешек; один местный журналист назвал Мелоди «четвероногой бомбой… способной воспламенить весь регион ничуть не хуже неконвенционного оружия в руках иранских аятолл»432. К счастью, внимательные наблюдатели заметили белые волоски на вымени телицы уже вскоре после ее рождения, а с появлением волосков того же цвета на хвосте у животного в возрасте одного года раввины признали Мелоди непригодной. (Для ритуального жертвоприношения нужна трехлетняя рыжая телица без малейшего изъяна.)

Сходство между иудейской эсхатологией, воплотившейся в истории Мелоди, и христианской теологией последних времен, будь то учение Мюнцера, анабаптистское безумие, пятый монархизм или миллеризм, очевидно. С богословской точки зрения три из четырех перечисленных христианских истерий являются «премилленаристскими»: возвращения Иисуса ожидали до наступления тысячелетнего царства, которое пока не утвердилось на земле. (Особняком стоит пятый монархизм, который содержит элементы премилленаризма и постмилленаризма.) При этом Второе пришествие Христа как знак тысячелетнего царства непременно воображалось как драматическое, обыкновенно исполненное насилия событие.

А вот в более раннем и более традиционном богословии, скажем, у святого Августина, учения которого придерживаются современный католицизм и большинство основных протестантских сект, идее тысячелетнего царства придается куда меньшее значение: драматического возвращения Иисуса ради тысячелетнего правления ждать не принято. Эта более традиционная «амилленаристская» схема описывает конец света куда менее красочно, и ее нарратив вследствие психологической установки «зло сильнее добра» оказывается менее убедительным.

* * *

Во второй половине девятнадцатого столетия сложилось очередное, еще более драматическое, жестокое и убедительное учение конца времен – учение, которое оказывало все большее влияние на жизнь простых американцев. Согласно этому учению, мир настолько погряз в развращенности, что его уже невозможно спасти или улучшить усилиями простых людей. Требуется божественное вмешательство, которое подразумевает вознесение праведных, годы скорби, Армагеддон и Страшный суд.

Эта последовательность конца времен не соответствует общепринятым католической и протестантской доктринам. Более века назад большинство христиан по обе стороны Атлантики отказались от представления о полной достоверности Библии. Тем самым священники-реформаторы оттолкнули от себя немалую часть паствы, ведь, как показывают опросы фондов Гэллапа и Пью, даже сегодня около четверти американцев верят, что Библия – это подлинное Слово Божье. Приблизительно столько же верят, что Иисус вернется к людям еще при их жизни, а 61 процент американцев уверен в существовании сатаны, причем в начале двадцатого столетия все эти процентные соотношения почти наверняка были выше433. Такие американцы не желают отказываться от утешения, даруемого библейскими книгами, которые толкуются буквально, и принимать современные научные знания и моральную двусмысленность нынешних церковников, признающих иудаизм, католицизм и даже, не приведи Господь, атеизм.

Так родился диспенсационализм, который крепко держится за буквальное понимание библейских текстов и одновременно демонстрирует изрядную склонность к старомодному манихейскому мышлению, к черно-белому разделению мира на добро и зло, когда «истинно верующие», разумеется, все стоят на стороне добра [129].

Эта система убеждений настолько укоренилась в нашей политической системе, что ее исповедовал как минимум один президент США (Рональд Рейган), не говоря уже о многих политиках со всех уровней иерархии (Майк Пенс, Дик Арми, Мишель Бахманн и Майк Хакаби [130], если называть лишь некоторые имена). Можно сказать, что это вероучение пронизывает национальный дискурс едва ли не насквозь, особенно оно заметно в социальной сфере, идет ли речь об абортах или правах секс-меньшинств, а также во внешней политике, прежде всего применительно к охваченному конфликтами Ближнему Востоку.

* * *

Приблизительно в ту же пору, когда по Америке середины девятнадцатого столетия распространялась эсхатология Уильяма Миллера, ирландец англиканского вероисповедания по имени Джон Нельсон Дарби поджег медленно тлевший богословский запал, чтобы произвести взрыв – уже в следующем веке.

В отличие от скромного и непритязательного Миллера, Дарби любил похвастаться своим интеллектом и покрасоваться на людях. Родившийся в 1800 году в богатой купеческой семье, он получил свое второе имя от дяди, посвященного в рыцари за службу под началом Горацио Нельсона и участие в Нильской битве [131]. В дублинском Тринити-колледже он с отличием закончил курсы по литературе, латыни и греческому языку и добился права стать членом ирландской коллегии адвокатов. Впрочем, юриспруденция его разочаровала, и в 1826 году он был рукоположен ирландской ветвью англиканской церкви. Отказ Дарби от карьеры юриста настолько разочаровал его отца, что тот лишил сына наследства.

Неуемный интерес к жизни довольно скоро заставил Дарби разочароваться в жестко иерархическом англиканстве; всего через год после рукоположения он побывал на некоем собрании, посвященном библейским пророчествам, и пришел к выводу в духе Лютера: подлинная церковь – это любая группа верующих во Христа, Которому назначено Богом вести человечество от распятия Иисуса до Второго пришествия.

Ключевой для убеждений Дарби была вера в пять «диспенсаций», или исторических периодов, когда Господь испытывал человечество (отсюда и официальное название этого направления в теологии – «диспенсационный премилленаризм»). По Дарби, Всевышний явно мыслил строгими схемами, а человечество до сего дня провалило все четыре предыдущих испытания. При всей своей одаренности Дарби подобно автору / авторам Откровения писал крайне затейливым стилем, поэтому уже другим пришлось разбираться в природе «диспенсаций» / исторических периодов. Позднейшие последователи Дарби расширили количество диспенсаций до семи434 , и этот порядок сохраняется и сегодня:

1. Эпоха невинности – от сотворения мира до изгнания Адама и Евы из Эдема.

2. Эпоха знания – от изгнания из Эдема до Ноя.

3. Эпоха правления – от Ноя до Авраама.

4. Эпоха завета – от Авраама до Моисея.

5. Эпоха закона – от Моисея до Иисуса.

6. Эпоха милости – текущая эпоха истинной церкви Дарби, от распятия до Второго пришествия.

7. Эпоха миллениума – последнее правление Христа.

Библия изобилует противоречащими друг другу утверждениями, и гениальность диспенсационной схемы Дарби заключалась в том, что она устраняла большую часть