испытывая головокружение. — Пожалуйста… куда ты собираешься меня отвезти? Я не буду жить в клубе, — отчаянно выдавливаю я.

Он не может просто хватать меня и отпускать, когда захочет. Я заслуживаю большего уважения. Я не буду его фанаткой, живущей в клубе в ожидании вечерних потрахушек.

Он ухмыляется, как будто знает что-то, чего не знаю я, когда его губы неожиданно оказываются рядом, почти касаясь моих. Я в отчаянии втягиваю воздух от того, как близко он находится. Но Габриэль не целует меня, он просто прижимается своими губами к моим, и между нами остается лишь шепот воздуха, который заставляет мои чувства работать на пределе. Я тяжело дышу, борясь с желанием поцеловать его. Он зубами втягивает мою нижнюю губу в свой рот и сосет ее так сильно, что я уверена, что там останется засос. Клянусь, я чувствую внутреннюю борьбу, удерживающую его от поцелуя, и думаю, что скорее всего, никогда не пойму, что творится в его измученной голове. Он отпускает мою губу. Она пульсирует, когда он отстраняется и любуется отметиной, которую он там оставил.

— Пожалуйста. Это мой дом, — говорю я, глядя ему в глаза.

Габриэль медленно качает головой, тянется вниз и берет меня за руку. Он подносит ее к своей груди и просовывает под жилет, располагая над сердцем. Пока мы стоим и смотрим друг на друга, застыв на мгновение, я чувствую медленное, уверенное биение его сердца сквозь тонкую футболку. Его дыхание глубокое и ровное, когда он берет мою ладонь и подносит ее к губам, целуя всего один раз.

— Нет, птичка. Я — твой дом.

Он отпускает мою руку, и я стою, ошарашенная его словами, а затем он добавляет:

— И я не повезу тебя в клуб.

Глава 37

Габриэль

Я не совершаю одну и ту же ошибку дважды. Я думал, что смогу просто уйти и наблюдать за Бринли со стороны, выбросить из головы эту навязчивую идею. Я никогда не отказываюсь от принятых решений, но все когда-нибудь случается в первый раз, и, черт возьми, теперь это уже не остановить.

Эйден Фокс, безусловно, меньшее из двух зол, когда речь идет о семье Фокс, но от одной мысли о том, что он находился рядом с Бринли, мне хочется вскрыть ему грудь и вырвать его гребаное сердце голыми руками, а потом запихнуть в его гребаное горло. Когда я увидел фотографии в своей церкви, мне понадобилось меньше секунды, чтобы понять, что я ошибся, оставив ее. Я сожгу дотла здание клуба «Адептов Греха» и всех, кто в нем находится. Тогда, и только тогда, она будет в безопасности.

Июльское солнце опускается за горизонт, и сельская местность Джорджии становится проносящимся мимо фоном, пока мы едем по свободной дороге, наполняя ее ревом моего мотоцикла. Руки Бринли крепко обхватывают мою талию, а я внимательно слежу за трассой. Часть пути я проделываю по проселочным дорогам, чтобы убедиться, что за нами никто не следит. Я не для того скрывал это место с тех пор, как купил его два года назад, чтобы сейчас облажаться.

Я сворачиваю на необозначенную дорогу и вскоре съезжаю с нее, нажав на кнопку во внутреннем кармане своего жилета, чтобы открыть электронные ворота. Вечнозеленые дубы создают тень, пока я медленно веду свой мотоцикл по длинной извилистой подъездной дорожке и останавливаюсь перед домом. Я опускаю подножку и смотрю на Бринли, снимающую шлем.

Мой дом — моя крепость. Здесь были только два человека — Джейк и Акс, а теперь он станет ее домом. Олень убегает в кусты рядом с нами, заставляя Бринли подпрыгнуть.

— Что это за место? — спрашивает она, осматривая окрестности.

— Дом, — отвечаю я, снимая ее сумку с багажника мотоцикла. — Пошли. — Я перекидываю ее через плечо. Она чертовски тяжелая, словно набита книгами.

— Я-я думала…

Я забираю у нее шлем и иду к ступеням своего дома.

— Ты ошибалась.

Глава 38

Бринли

Людям нелегко меня удивить. Большинство оказываются именно теми стандартными, заурядными личностями, какими вы их себе представляете. Я всегда думала, что хорошо разбираюсь в людях, но, оказывается, это не так. Совсем нет. Габриэль? Я понятия не имела, кто он на самом деле. Габриэль заставил меня осознать, что я, вероятно, всю жизнь судила о людях, основываясь на том, чему меня учили. И кто я такая, чтобы так поступать? Он учит меня, что людей нельзя определять по тому, кем они работают, или воспитанию, даже их преступная деятельность не обязательно делает их плохими людьми.

Разве плохо помогать людям, когда система дает сбой, и извлекать из этого прибыль? Чем это отличается от того, как мой отец извлекал максимальную выгоду из дерьмовой сделки с недвижимостью? Одно законно, другое — нет. Кто это сказал? Властная группа людей, обязанных служить и защищать, делающих это только когда им выгодно?

Я оглядываюсь по сторонам, впитывая в себя это место и глубоко вдыхаю… Может быть, Габриэль — тот, кто во всем этом разобрался.

Нет слов, чтобы описать безмятежность того, что я вижу сейчас. Такое ощущение, что я вхожу в домик на дереве. Широкие ступени перед входом кажутся бесконечными. Как будто мне придется подняться на два этажа, чтобы добраться до входной двери. Весь дом отделан мореным деревом и стеклом. Дом большой, у него А-образная форма, и кажется, что он не был встроен в холм, на котором стоит, а словно вырос из земли. Испанский мох низко свисает с деревьев, придавая всему пространству жутковатый и одновременно умиротворяющий вид.

— Зачем было строить его так высоко?

Габриэль останавливается перед массивной входной дверью, сделанной из стекла. Он кивает в сторону ворот.

— Чтобы я мог видеть любого, кто приближается, с расстояния в триста ярдов. Триста ярдов даже на самой большой скорости дают мне двадцать секунд на подготовку. Он стучит костяшками пальцев по стеклу. — Все стекла в доме пуленепробиваемые.

Ой.

С того места, где я стою, я вижу весь дом насквозь еще до того, как он открывает входную дверь. Дом стоит на обрыве, за ним большой открытый двор и озеро. Единственные комнаты, через которые мы проходим, чтобы попасть в основную жилую зону, — это небольшая ванная и кабинет. Внутренние двери в доме тоже стеклянные.

Солнце все еще медленно опускается в воду, когда мы входим в гостиную, и я понимаю, что, возможно, это самый великолепный