на таких отборах. Я никогда не присутствовала при том, когда доктор делал заключенным уколы9.

Мандель в общих чертах описала эпизод с Малой и Эдеком и заявила, что после того, как Мала порезала себе вены, она приказала немедленно отвезти ее в больницу и оказать ей медицинскую помощь. «Позже я получила распоряжение из политического управления отвезти ее в крематорий». Она отметила, что смертный приговор Мале пришел из Берлина10.

Мария опровергла показания о том, что свидетельница могла видеть, что происходит в блоке 25 по причине того, что там была стена и внутренний двор, и отрицала, что делала какие-либо отборы из венгерских эшелонов11.

После реплики Мандель председатель спросил Франкевич:

– Подтверждает ли свидетель свои показания?

Янина сказала кратко и решительно: «Да!»12. Председатель освободил ее.

Свидетельские показания против Марии продолжались неудержимым потоком. Фелиция Плешовская рассказала, что Мандель ворвалась в ее блок и потребовала ценности, крича: «Деньги, валюта, драгоценности – верните, а кто не вернет, будет расстрелян!» Она рассказала, что Мандель пинала больных и умирающих заключенных, издеваясь над ними перед блоками:

– Все делалось с ее ведома и по ее приказу13.

Антонина Пятковская рассказала о бане, где Мандель приказала эсэсовцам клеймить женщин раскаленным утюгом, и что одна женщина-врач умерла от подобного ожога14.

Северина Шмаглевская, которая позже написала книгу «Дым над Биркенау» [15] и была одной из немногих полек, дававших показания на Нюрнбергском процессе, говорила высоким, но хорошо поставленным голосом. Женщина с тонкими чертами лица и светлыми волосами, Шмаглевская давала вдумчивые ответы, тщательно выговаривала слова и сидела с прямой осанкой, сцепив руки на коленях. Шмаглевская находилась в Аушвице с осени 1942 года, работала на разных работах и отметила, что у персонала лагеря была «очень подробная система истребления»15. Она рассказала, что Мандель часто сопровождала людей к крематориям, и отметила, что с 1942 года участились эпидемии (тиф, малярия), потому что немецкие эсэсовцы сами распространяли болезни:

Это был еще один способ, с помощью которого эсэсовцы могли контролировать заключенных [потому что многие умирали]16. Например, при безумных обысках у ворот, которые Мандель с удовольствием проводила, забирали все «сокровища», которые заключенный успел накопить, – миски и тому подобное, – бросали в канаву, а некоторые вещи – в уборные, в экскременты. Затем новым заключенным, прибывшим на эшелонах, раздавали эти миски, причем их не ополаскивали водой, которой в лагере было очень мало, а сразу использовали для раздачи еды. Эту посуду не дезинфицировали, как не дезинфицировали и одежду. Поэтому дизентерия и прочие болезни продолжали распространяться17.

Шмаглевская вспоминала, как Мандель проводила отбор «между теми, кого ждала немедленная смерть в крематории, и теми, кто попадал в лагерь и имел малую надежду остаться в живых»18.

Янина Ункевич из Люблина описала «Манделиху» как «ужас лагеря». Ункевич описала мучительно долгие переклички, морозную погоду и то, как Мандель отбирала женщин на смерть19.

Розалия Хубер описала «игру в лягушку», которую устраивала Мандель.

– Ты прыгал как лягушка с тяжелыми камнями в каждой руке, прыгал так в течение трех часов. Если ты не мог этого сделать или не мог дальше продолжать, тебя пороли кнутом20.

Кристина Живульская описывала Мандель как «весьма прилежную», когда дело касалось избиений:

– Когда трудовые отряды возвращались, Мандель стояла у ворот лагеря и пристально следила за тем, чтобы они входили с левой ноги. В такие моменты она часто смеялась, а затем била или убивала женщин, которые шли не в ногу21.

Мандель обвинили в фальсификации записей с целью скрыть вину, а Мария Зуманская рассказала, что ей приказали изменить причину смерти на «Особое обращение» в списке из тысячи заключенных женщин22.

Ванда Мароссаньи описала избиения и отборы и отметила, что Мария была глуха к мольбам. Она упомянула секретаря Мандель, Каролину Вилинскую, которая была свидетельницей того, как Мандель избивала заключенных немецких женщин так сильно, что с них ручьями текла кровь23. Янина Костюшкова, Юзефа Вегирская и Анна Шиллер рассказали об избиениях, пинках и отборах. Янина отметила, что «военная жесткость» была настолько строгой, что Мандель каждый раз избивала и ломала челюсти. Анна слышала ее приказ о том, что при избиении должны либо ломаться палки, либо наступать смерть: «Убивать до смерти». Мандель была безжалостна. Никакие мольбы заключенных, целовавших ее туфли, не помогали24.

Вегирская описывала, как Мандель держала заключенную одной рукой, а другой била:

– Она била по лицу, пока оно не покрылось кровью, а когда заключенная женщина упала на землю, она продолжала бить ее ногами в живот25.

Многие женщины ссылались на ужасные условия содержания в женских лагерях Равенсбрюка и Биркенау, антисанитарию и недостаточное питание. Голод и отсутствие съедобной пищи – постоянная тема в свидетельствах заключенных. Состояние голодающих заключенных, освобожденных после войны, было неоспоримым доказательством того, что мало кто мог поддерживать свое здоровье на скудном пайке.

В ответ Мария заявила:

– Я хотела бы еще раз подчеркнуть, что никогда не позволяла заключенным умирать от голода в Равенсбрюке26.

Смешно, но в своих предварительных показаниях Мария даже утверждала:

– Заключенные в женском лагере могли есть столько, сколько хотели. Каждая заключенная, которая хотела еще еды, могла прийти ко мне. Я сама каждый день пробовала всю пищу и либо согласовывала ее, либо направляла жалобу, если она была приготовлена неидеально27.

Маргит вспоминает, как ночью, вернувшись в Монтелюпих, Мария разговаривала с ней о свидетелях, которые вызвались давать показания против нее. Мария упомянула, что никто из «милых людей [свидетелей Иеговы]», которые были в Лихтенбурге и Равенсбрюке, не был вызван:

– Но другие люди… как следует задали нам огня28.

Глава 86

Защита

У меня была ужасно трудная работа.

Мария Мандель, двадцатый день судебного заседания1

В последующие несколько дней процесса Рымарь и Мандель пытались оспорить или свести к минимуму страшные показания вереницы свидетелей.

Мандель заявила, что ни в Равенсбрюке, ни в Аушвице она не несла прямой ответственности за смерть заключенных, не принимала участия ни в отборах в газовые камеры, ни в других казнях, ни в отборах для медицинских экспериментов. Мария подчеркнула, что присутствовала на отборах лишь несколько раз и то по приказу коменданта или врачей.

Мария затронула тему своих подписей в списках «Особого обращения» и сказала, что это была просто «формальность», а отбором имен для списков занимался врач2. Один из адвокатов обвинения язвительно ответил:

– В результате этих «формальностей» трубы крематория дымили день и ночь3.