Другой адвокат, доктор Войцех Дудек, после войны работал в Кракове. В 2004 году это невысокий мужчина с редеющими седыми волосами и серыми глазами. Он хорошо знал Станислава Рымаря, часто встречался с ним за чашкой кофе и был впечатлен его мужеством. Дудек запомнил Рымаря очень подтянутым и высоким, человеком, который держался прямо, всегда носил свежую рубашку и галстук-бабочку и смотрел прямо в глаза.

– В суде Рымарь вел себя смело, что навлекало на него беды [дисциплинарные взыскания]. Он никогда не сдавался и не уступал никому6.

Поскольку в Польше царил коммунистический период, Дудек описывает определенные ограничения на то, как адвокат мог говорить в суде, особенно если речь шла о военном суде или делах, в которых подозреваемые были задержаны по политическим мотивам. Это и стало причиной дисциплинарных проблем Рымаря:

– Его выступления были чрезвычайно смелыми и не «политкорректными»7.

Опасный политический климат заставлял каждого адвоката подбирать формулировки с осторожностью человека, пробирающегося через минное поле.

– Было очень легко ошибиться словом: все время приходилось подчеркивать положительные стороны социализма. Так что надо было исходить из соображений политкорректности, к которой он не мог приспособиться. Он защищал своих клиентов так же, как делал бы это сегодня, – так же, как если бы мог делать это как угодно8.

Несмотря на это, Дудек не считает, что назначение Рымаря адвокатом преступников Аушвица было наказанием. Он вспоминает, что адвокатов выбирали случайным образом, так что назначение Рымаря на этот процесс было простым совпадением. Рымарь-младший не уверен, было ли это назначение наказанием или нет.

– Не знаю. Мой отец всегда был человеком реакционным. В то время наша семья попала в список интеллигенции, составленный русскими коммунистами,  – людей в этом списке должны были выгнать из Кракова. Еще до войны мой дед и отец значились в нем как политические активисты. В те времена отец считался политическим врагом, но он всегда оказывался там, где считал нужным быть, где людям требовалась помощь. Отец относился к людям не по-меркантильному, поэтому в первую очередь это был вопрос помощи, и только затем вопрос оплаты – он как-то не придавал этому значения. И я воспитывался в такой атмосфере. Мы едва сводили концы с концами. Во время учебы я работал статистом в театре Словацкого. Поэтому прежде всего это было служение другим людям, и меня тоже воспитывали именно так9.

Мария Мандель и Станислав Рымарь вскоре начали проводить встречи, готовясь к судебному процессу.

Глава 80

Показания

По мере приближения дня суда Мария менялась. Она стала более тихой и задумчивой. Я бы с радостью утешила Марию. Но как?

Маргит Бурда1

Первый допрос Марии Мандель состоялся 19 и 20 мая 1947 года в Монтелюпихе. На допросе присутствовали Мандель, Ян Зен, прокурор Хелена Торович и секретарь Кристина Шиманская. Допросы проходили на первом этаже в двух комнатах, отделенных друг от друга решеткой, расположенных рядом с административными помещениями.

Шиманская вспоминает, что допросы в Монтелюпихе проходили очень «гладко»:

– Никакой охраны даже не требовалось. Они сидели в одной комнате, мы допрашивали в другой2.

На этом этапе расследования Мандель все еще проявляла высокомерие и цинизм.

В течение следующих двух дней Марии показывали разные документы, уличающие ее в различных преступлениях, например, ее подписи в отчетах о наказаниях и списках на выбраковку3. Она либо прямо отрицала свою причастность, либо заявляла, что лишь выполняла приказы и исполняла решения, принятые в других местах4. Мария умаляла применение силы и неоднократно жаловалась на строгость Хёсса.

Больше всего ее потрясли показания бывшей заключенной Станиславы Рахваловой. Когда Мария узнала, что Рахвалова обвинила ее в проведении выбраковки в газовые камеры, она расплакалась, что было отмечено в отчете 5.

По инициативе Зена Марии настоятельно рекомендовали написать отчет о своей деятельности в системе концлагерей6. Этот документ был закончен до суда, но уже после начала ее разговоров с Зеном в период между 13 июня и 19 июля 1947 года.

Высказывания Мандель ясно показывают ее желание манипулировать событиями и искажать восприятие своих действий, а также показывают скрытый страх перед тем, что может ждать ее впереди.

Я считала и считаю по сей день, что справедливость существует. Я пыталась помочь людям, особенно в Аушвице. Не все [хорошие люди] были хорошими, и среди них было много тех, кто делал все наперекор приказам. Они никогда не задумывались, что причиняют вред в первую очередь себе, а также своим товарищам по заключению.

Совершенно очевидно, что в таком большом лагере должны были быть порядок и дисциплина. Я помогала многим заключенным как могла, всеми способами. Я также надеюсь, что среди множества людей все еще есть хорошие люди, которые когда-то знали меня. Сама я не могла отдавать приказы. Во всех вопросах я зависела от коменданта. Я также не могла всегда знать, что происходит в лагере, ведь он был слишком велик. Я никого не убивала и всегда старалась облегчить жизнь заключенным.

Я вступила в СС только ради возможности заработать деньги и никогда не занималась политикой.

Сейчас это моя восьмая по счету должность, мне пришлось испытать все, пройти через тяжелые времена: заключенные, тюрьма, бункер, лагерь. Впереди меня ждет самое худшее, и такова моя дальнейшая судьба7.

По мере приближения суда сторона обвинения предоставила адвокатам обвинительное заключение и список свидетелей по каждому подсудимому. Когда адвоката Яцека Канского спросили, почему так мало показаний в пользу защиты, он ответил:

– Вероятно, обвиняемые не просили свидетелей или не знали никого, кто мог бы дать нужные показания. Если бы у них были свидетели, от них бы потребовали обычного рапорта или протокола8.

В итоге мало кто мог обеспечить Марию нужными показаниями, которыми Рымарь мог бы воспользоваться, чтобы объяснить или оправдать ее действия.

В ноябре 1947 года были вынесены последние обвинительные заключения. Начало процесса было назначено на 24 ноября 1947 года, и официальные лица заявили, что отныне он будет называться Вторым процессом по делу Аушвица.

Глава 81

Процесс

Я стою перед польским судом в первый и, возможно, в последний раз в своей жизни.

Я не знаю, какое решение будет вынесено.

Я лишь верю в справедливость.

Мария Мандель1

Мария на суде не выглядела испуганной – она вообще никак этого не показывала. Но я очень хорошо ее