Лизанька тоже не хотела с Сашей расставаться. Он был первый, кто ей немножко понравился. Совсем чуточку, совсем капельку. Сперва ей было жаль белокурого страдальца. Потом пришло возмущение: она его пожалела, а он оказался вором. Далее – Лизанька увидела его в седле, с карабином в руках, и тут возникло что-то вроде восхищения: она не знала, что большинству дам и девиц страх как нравятся вооруженные мужчины. А когда оказалось, что Саша служит в полиции, состоит при особе самого обер-полицмейстера, зародилось уважение – и окрепло, когда он стал вдохновенно рассказывать о слоях земных. Словом, много чего набралось, не было лишь равнодушия. И не случилось рядом старшей подруги, чтобы предупредить: голубушка, да ты почти влюбилась!

Лизанька, при всей своей девичьей наивности, понимала: любезная сударыня бабуленька такового «махателя» и близко не подпустит. Значит – что? Значит, надо хотя бы немножко продлить время, отпущенное судьбой для бесед с господином Коробовым. И надо постараться ему понравиться. А как? Затеи материнских подруг с показыванием ножки вплоть до подвязки не годились – Саша прекрасно разглядел ее ноги в узких штанах и, похоже, не нашел в них ничего соблазнительного.

Лизанька мучительно думала – но на ум не приходило ничего подходящего. Точно так же маялся Саша. Степан успел ему потихоньку сказать, что говорить с девицами о законах оптики нелепо. А о чем говорить – не посоветовал.

Понемногу темнело. Тимофей сидел у костерка, варил кашу. Степан рядом делал для каши затирку – толок сало с долькой чеснока. Они тихо переговаривались – речь шла о деле, которое им пришлось оставить, чтобы выехать на охоту за Бейером. Дело было полезное – отыскать краденое имущество, и они уже почти знали, где спрятаны эти серебряные тарелки с супницами. Купец, которого обокрали, явственно намекнул: тем, кто вернет добро, будет особое вознаграждение. И вот оно мимо носа проплывало!

Лизанька впервые в жизни сидела у костра. Жар от огня разрумянил лицо, а вот спина мерзла. Саша сидел напротив, и его лицо, тоже румяное, казалось Лизаньке очень красивым. Время шло, минута расставания близилась, девушка вздыхала – но ей самой очень не нравилась эта печаль. Следовало что-то предпринять.

Издали донесся копытный перестук. Вскоре прибыл Яшка.

– На словах сказано: преследовать хоть до Острова, хоть до Парижа! – выпалил он. – И сказано искать еще двоих. Приметы я привез. Два человека пропали – господин Архаров боится, что напоролись на Бейера.

– Черт бы его побрал, – проворчал Тимофей. – Коробов, ступай за лошадьми и вороного приведи.

Он имел в виду Амура.

– Поесть-то хоть дайте, ироды! – взмолился Скес.

– Держи, – Степан вывалил в миску половник каши, фунта этак полтора. – Сударыня, у нас на всех две миски, не обессудьте. Едим по двое из одной. И ложек две…

– Перед рассветом нам следует быть там, где экипаж в болоте, и оттуда двигаться, – рассудил Тимофей. – Если мы сперва доставим барышню на постоялый двор, то, я чай, как раз успеем. Ночи ныне короткие. До Острова, значит… Плохо дело. Коли это граф затеял…

– Не мог, – возразил Степан. – Не такова обида, чтобы с голштинцами связываться.

– И мне так казалось. А на деле – кто его разберет…

Никогда еще Лизаньке не доводилось есть горячую кашу из одной миски с мужчиной. И ездить по ночному лесу не доводилось. Ее поместили в середину кавалькады. Ехали шагом – если лошадь, споткнувшись на полном скаку, сломает ногу и выкинет всадника лбом в древесный ствол, ничего в этом хорошего не будет.

Сзади ехал Саша.

Она не знала, можно ли чувствовать спиной и затылком мужской взгляд. Но ей все острее казалось: да, да, он смотрит!..

Постоялый двор, как ему и полагается, был на большой дороге. Степан там уже бывал, знал хозяина и полагал, что можно ему доверить барышню, а если дать гривенник – то пошлет с зарей парнишку к княгине Чернецкой, чтобы забрала внучку. Следовало сделать крюк, чтобы добраться до постоялого двора, и Степан сказал:

– Ну, теперь и полуверсты, поди, не будет.

Саша ужаснулся: какие-то несчастные полверсты – и разлука навеки? От этого ужаса проснулась у него в душе отвага.

Он догнал Лизаньку и, когда их колени соприкоснулись, тихо сказал:

– Я вас люблю.

Девушка перепугалась до полусмерти. Она знала, что однажды услышит эти слова, и знала также, что сперва нужно показать возмущение, недовольство, гордость. Однако на эти игры у нее попросту не было времени. Она молча послала Амура вперед, прекратив соприкосновение колен, и страх вдруг сменился восторгом.

– Ждите тут, я провожу Лизавету Андреевну, – сказал Степан.

– Нет, – прошептала Лизанька.

– Что – нет?

– Я – с вами.

– Вам с нами нельзя, сударыня.

– Нет.

– Что – нет?

– Я – с вами.

И, подумав, что Степан просто возьмет Амура за повод и потащит к постоялому двору, Лизанька ударила коня каблуками и отъехала на несколько шагов.

– Что там у вас? – громко спросил Тимофей.

– Барышня упирается, – отвечал Степан.

– Как это – упирается?

– Хочет с нами ехать.

Яшка расхохотался.

– Полюбились мы ей! – воскликнул он. – Степаша, ты у нас отменный кавалер, любую уговоришь. Внуши барышне, чтобы ехала к постоялому двору!

– Нет! – ответила Лизанька.

Поскольку доводов рассудка тут не было и быть не могло, она твердила лишь это слово.

Тимофей наконец сообразил, кто виновник этого безобразия.

– Коробов, ты девицу привез, ты с ней и объясняйся! – рявкнул он. – Растолкуй, как у господ принято, что ей с нами по лесам слоняться вредно, люди плохо подумают! Кто ее после таких шатаний замуж возьмет? Растолкуй красиво, чтобы поняла!

И тут вмешался Скес. То ли черт его за язык дернул, то ли Купидон – не разобрать. А заявил Яшка вот что:

– Придется тебе тогда, Коробов, самому на ней жениться!

Тимофей засмеялся, развеселился и Степан. Они представили себе восторг княгини Чернецкой, к которой Саша приедет свататься. Отхохотавшись, разом повернулись к Саше, словно задавая беззвучный вопрос: ну, будешь ты, чудак, отговаривать девушку?

Ответ был настолько несуразен, что архаровцы застыли с открытыми ртами.

– Ежели надобно – женюсь…

Скес подъехал к Саше поближе, заглянул в лицо, насколько позволял лунный свет.

– Братцы, а ведь он не шутит!

– Мать честная, Богородица лесная! – ответил Тимофей.

Степан, тоже подъехав к Саше, похлопал его по плечу.

– Окстись, кавалер. Никто тебя силком под венец не поставит. Не про тебя эта невеста. Лучше помоги ее уговорить…