Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет! – воскликнула Лизанька.
Никогда еще она не была невестой. В доме отчима было не до женихов. Московские свахи знали, конечно, что княгиня Чернецкая сумеет позаботиться о внучке. Но матушка-пьянюшка – не та родня, которой в хорошей семье будут рады. Покойный Лизанькин отец не так много ей оставил, чтобы ради этих денег будущий супруг мог примириться с запойной матушкой…
И вот, ночью, на лесной опушке, она вдруг стала невестой.
Степан попытался воззвать к Лизанькиному благоразумию, но тщетно – ничего, кроме «нет», не услышал, а время меж тем шло…
– Едем, – решил Тимофей. – По дороге что-нибудь придумаем. Может, и вовсе след выведет к усадьбе Чернецких. Коли эти сукины дети там уже прятались, то, может, опять туда подались. Значит, там сударыню и оставим.
Тут ни Саша, ни Лизанька возразить не могли…
На рассвете архаровцы уже были у болота, изучали следы. Скес еще раз исследовал тряпичную куклу, но пули находил лишь в голове.
– А отчего они сделали бабу? – спросил Степан. – Точно так же могли набить соломой старые штаны, оно и удобнее…
– А ты подумай… – мрачно ответил Тимофей.
– Не хочу.
Размышления привели бы Степана к графу Орлову. Он не показывал вида, будто обижен императрицей, жил в полное свое удовольствие, вон – коня за шестьдесят тысяч приобрел! А что у него в душе делается – одному Богу ведомо. Он господин гордый… Вот Степан, которому Алехан очень нравился, и не давал воли своим мыслям.
Саша и Лизанька следы не изучали, они молча сидели на своих лошадях и даже друг на друга не смотрели. Саше было неловко: посватался, дуралей! А Лизанька боялась, что он заговорит и назовет это сватовство шуткой.
– Если бы знать, что Алехан Орлов тут ни при чем, – проворчал Тимофей. – У него охота знатная, псы по любому зверю притравлены… Взяли бы, и со псарями… А мы нешто псы? Нюхай не нюхай – проку мало…
– Они либо к Острову подались, либо к Москве, – сказал Степан. – Ох, как не хотелось бы, чтобы к Острову…
– Коли вовсе смуряки охловатые – то прямиком к Москве, – возразил Яшка. – А вернее всего, что в объезд.
– А коли у них на Москве свой хаз?
Голштинцы готовили покушение на некую особу – это стало окончательно понятно, когда расковыряли тряпичную голову. Вряд ли особа сидит в Москве. Судя по тому, что кукла – в женском платье, эта особа не просто в столице, а, статочно, в самом Зимнем дворце…
– Орлов страха не ведает, но осторожен. Он не станет раньше времени показывать свою связь с голштинцами, – рассудил Тимофей. – Вряд ли они подались в Остров.
– Но на них напали, обстреляли! Может, даже повисли на плечах, и где им еще укрыться, как не в Острове? – спросил Степан.
– Но кто напал?
На этот вопрос ответа не было.
Пока Степан с Тимофеем пререкались, а Саша с Лизанькой молчали, Яшка обшаривал кусты и на малозаметной тропке нашел следы подков.
– Вот тут они уходили! – крикнул он.
– Орел! – похвалил Тимофей. – Ну что, братцы, догоняем?
Архаровцы гуськом поехали по тропе – сперва шагом, потом рысью. Кавалькада шла ходко – возможности свернуть у голштинцев пока не было, приглядываться к следам не имело смысла. Через полчаса тропа вывела на луг. До сенокоса было далеко, и по примятой траве определили, куда ехать дальше.
– А ведь Остров справа остается, – заметил Степан и улыбнулся.
– Рано радуешься. Ты не знаешь, какие у них с графом могут быть уговоры.
Архаровцы пересекли луг, рощицу, выехали к пашне, там уже довольно высоко поднялась озимая пшеница. Следов неприятеля не было – но, если верить пшенице, они двинулись не через поле напрямик, а пошли краем пашни. Но направо или налево? Яшка взобрался на ближайший дуб, оглядел окрестности и сказал:
– Деревенька – вон там. Стало быть, туда они не поскакали. Им ни к чему себя оказывать.
– Выходит, туда? – спросил Тимофей.
– Выходит, туда, – Степан махнул рукой вправо. – А что, коли они нарочно сделали крюк и ушли к Острову?
– С них станется, – согласился Скес. – Разделяемся и ищем следов?
– Нам нельзя разделяться, – возразил Тимофей. – Их по меньшей мере четверо, а нас… нас – трое.
– Да, нас трое, – согласился Яшка. Степан же лишь кивнул.
Они явственно дали понять, что Коробов – не боец. Архаров отправил его в эту экспедицию ради немецкого языка, но немецкий язык более не нужен.
Саша был архаровцем, но архаровцем кабинетным. Разумеется, он умел и зарядить пистолет с карабином, и сделать выстрел. Но в рукопашной он и доли секунды не продержался бы.
У Тимофея кулаки так же крепки и быстры, как у самого Архарова; Степан – отличный стрелок; невысокий Яшка ловок и стремителен, как обезьяна, знает всякие полезные ухватки…
В иных обстоятельствах Саша мог сказать: вы преследуйте голштинцев, а я потихоньку доберусь до Москвы, чтобы вас своей особой не обременять, и скажу обер-полицмейстеру, чтобы прислал вам подмогу. Это было бы весьма разумно. Однако рядом с ним была Лизанька – и он не мог устраниться от погони.
Соображал он быстро. Сейчас его отправят сопровождать Лизаньку до усадьбы, там княгиня Чернецкая скажет «мерси», и далее – разлука навеки. Этого он допустить не мог.
– Четверо, – сказал он. – Четверо!
– Коробов, ты… – начал было Степан, надеясь мягко и деликатно отговорить Сашу.
– Я с вами.
– Александр Лукич, – торжественно обратился к Саше Скес. – Мы бы рады, да ведь мы ходко поскачем. Барышня, может, выдержит, она хорошо в седле держится, а ваша милость устанет, измается…
– Думаешь, стану обузой? – сердито спросил Саша. И тут вмешалась Лизанька:
– Нет, он не станет обузой!
Православному человеку не полагается верить в Купидона, и Венера для него – соблазнительный образ чертовки. Нет никакой Венеры, нет никакого Купидона, их придумали в давние времена, чтобы живописцам безнаказанно нагую плоть малевать. Так считали архаровцы, бывавшие по долгу службы в богатых домах и видевшие дорогие картины с голыми бабами. Но сейчас присутствие Купидона они ощутили…
– Времени нет турусы на колесах разводить, – сказал Тимофей. – Едем к деревеньке. Не так уж она далеко. Там бабы уже скотину в стадо проводили, хозяйничают, огородничают. Что-нибудь да подскажут.
Решение оказалось верным. Хотя не бабы, а парнишки, возвращавшиеся с лошадьми из ночного, видели всадников, но не четверых, а пятерых. Пятый едва держался в седле, как если бы он был пьян или болен, его подпирал четвертый. И еще парнишки видели пистолет в руках у бородатого всадника. Пистолет этот дулом глядел на пьяного, или больного, или, может, даже раненого.