Он не знал, сколько длилось полусонное, полубредовое забытье, когда дверца чуланчика распахнулась.

– Встать можешь, черт немецкий? – неласково спросил по-русски Игнатьич. – Барыня тебя видеть желают.

Он прекрасно мог это сообщить и по-немецки, но не желал. Вессель ему сразу не понравился. Человек, который в потемках околачивается возле княжеского сада, и не мог понравиться старому, опытному, избалованному хозяйкой лакею.

Это княгинино милосердие объяснялось просто – она хотела чем-то занять себя. А поскольку спать ей не хотелось, то она и решила лично расспросить извлеченного из ямы немца.

Письмо Алехана Орлова ее несколько успокоило – она поняла, что произошло, и была наилучшего мнения о вышколенных графских егерях. В ответе, ею продиктованном, было сказано: доставивший в усадьбу Лизаньку получит хорошую награду. Награда была наготове – покойный князь, баловавшийся охотой, набрал разнообразного охотничьего приклада, и всякий егерь был бы счастлив получить большой и тяжелый нож немецкой работы, охотничий рожок-«полумесяц», отделанный серебром, большую роговую пороховницу, тоже с серебром. Стыдно было бы отделаться рублем в благодарность за спасение любимой внучки…

Вессель пожаловался на боль в боку, кое-как объяснил невозможность даже руки поднять. Игнатьич вспомнил, что в дальнем флигеле есть кресло наподобие портшеза, в котором таскали покойного князя, когда вконец обезножел, и послал туда молодого лакея Савку. Когда Весселя вытаскивала из чулана и устраивали в кресле, он несколько раз вскрикнул от острой боли. Наконец его доставили в гостиную, куда к нему вышла княгиня.

Вессель растерялся. И впрямь, как объяснить блуждание возле княжеского сада? Сказать, что искал проживавшую в усадьбе фрейлейн Амалию Зингер? А для чего? И почему непременно на ночь глядя?

И ведь неизвестно, как объяснила Амалия свое отсутствие в усадьбе.

Он стал путано объяснять, что на него напали злые люди, ограбили, побили, что он шел наугад, где шел – сам не знает, как добрел до сада – объяснить не может, услышал голоса, вздумал искать убежища…

Амалия подкралась к двери и слушала это горестное повествование. О том, что бывшего жениха и впрямь кто-то крепко побил, она знала – иначе его не таскали бы в креслах. А чьих рук дело – не имело значения; может быть, ему это как доброе дело зачтется.

– Врет он, матушка наша, – сказал Игнатьич.

– Врет, да не выбрасывать же его из дома. Ладно, утро вечера мудренее, тащите его в чулан да покрепче дверь заприте. Агаша, я кофею перепила, сегодня без сонного зелья не усну, расстарайся насчет отвара.

Тут-то Амалия и вошла в гостиную.

– Ваше сиятельство!.. – начала она.

– Господи Иисусе, ты еще откуда взялась? – изумилась княгиня.

– Я сумела убежать от тех людей, которые силой увели меня. А этот человек был с ними, и его послали, чтобы он меня вернул.

– Она лжет, она лжет! – закричал Вессель.

– Ваше сиятельство, спросите этого человека, как его имя! – воскликнула Амалия. – Благоволите вспомнить – я вашему сиятельству это имя называла! Пять лет назад, когда вы были столь добры, столь милосердны…

– Как тебя звать, прощелыга? – сердито спросила княгиня.

Вессель не ответил.

– Это Иоганн Вессель, ваше сиятельство, мой бывший жених.

– Вессель?

Княгиня не могла вспомнить этого прозвания, но вспомнила Агафья, которая по приказанию барыни навещала лежавшую в лазарете немку и носила от нее записку в аптеку Бутмана.

– Она лжет, я впервые вижу эту женщину! – твердил Вессель.

– Как так вышло, что тебя силой увели? – спросила княгиня Амалию. – Погоди, пусть сперва… Игнатьич, распорядись!.. Пусть сперва этого крикуна уберут с глаз долой.

– Она лжет! – выкрикнул Вессель.

– Это ты скажешь, когда тебя доставят к московскому обер-полицмейстеру господину Архарову, – ответила Амалия.

Вессель, хоть и жил в Санкт-Петербурге, но об Архарове был наслышан. Говорили: если этот человек уставится в глаза преступнику, тот может от сознания своей вины лишиться чувств. И еще говорили: у Архарова всюду свои люди, и он отыскивает украденное, используя такие знакомства, что и подумать жутко.

Так что к обер-полицмейстеру Весселю совершенно не хотелось.

– Я молчу, молчу… – залепетал он.

– Вот и славно. А ты рассказывай, где тебя черти носили, – по-русски приказала княгиня Амалии. Ответ был на немецком языке.

Амалия рассказала, что бывший жених отыскал ее в саду по приказанию неких господ, что сперва показывал нежность (княгиня сразу вспомнила, как о его томных взглядах рассказывала Лизанька), что потом ей угрожали смертью и заставили приютить четверых мужчин в дальнем флигеле, что потом, уходя, эти люди и ее с собой увели, и она боялась за свою жизнь, потому что знала об их злодейских намерениях. И вот ей удалось уйти, и она может рассказать такое, что господин Архаров тут же велит везти ее в Санкт-Петербург, поскольку речь о покушении на некую властительную особу.

– Она лжет, не верьте ей! – опомнившись, завопил Вессель.

– Нет, она не лжет! – крикнула княгиня. – О том, что во флигеле жили чужие, я знаю! Рассказывай еще!

И Вессель с ужасом обнаружил, что бывшая невеста запомнила многие высказывания Бейера, причем изображала бывшего жениха главным помощником опасного заговорщика. Оказалось, она поняла, что у Бейера есть письма, изобличающие некую знатную особу.

– Довольно, – прервала ее княгиня. – Завтра отправлю вас обоих в Москву. Пусть с вами господин Архаров разбирается. Игнатьич, вели уносить этого подлеца. Да чтоб глаз с него не спускали! Поди, все наврал про переломанные кости!

– Ваше сиятельство, сжальтесь, сжальтесь! – требовал смертельно напуганный Вессель. Но он был вынесен вместе с креслом и не столько помещен, сколько кинут в темный чулан.

– И ты ступай, – велела немке княгиня. – Экие страсти, да на ночь глядя… Знаешь ведь, какая у нас беда?

– Знаю, госпожа княгиня.

Амалия опустила голову в знак соболезнования. Но подходящих слов не нашла.

– Врать не хочешь, правду сказать не можешь, – догадалась княгиня. – Ну, Господь нам всем судья. Похороню честь честью, на церковь пожертвование сделаю… Вот только плакать не могу – нет у меня слез. Что скажешь?

– Есть женщины, что плачут за деньги, – ответила Амалия. – Есть, что над сломанным цветком плачут, я сама такова была. Это – как кому Господь позволил.

– Твоя правда. Так что соберись в дорогу. Утром вас отправлю.

– Ваше сиятельство…

– Что еще?

– Может быть, и не придется везти нас к господину Архарову…

– Та-ак… – протянула княгиня. Она достаточно знала свет и всевозможные интриги – опущенные глаза Амалии много о чем ей сообщили.