умеет обращать чужую собственность в как бы свои дары, причем оставляя за собой право пользоваться ими. Вот и буераком он уже распоряжается, как своим.

Но делать нечего, все радостно загалдели, засобирались и поспешили к реке. Оболенская начала высказывать Дуне за Юряту, что, мол, это она подговорила своего сопровождающего вручить при всех косу и вообще, как он посмел!

— Да я сама в шоке! — отбивалась от неё Дуня. — И если на то пошло, то он больше твой, чем мой. За тобой ходит, наплевав на меня.

Мамки Оболенской согласно закивали и начали приводить примеры интереса Гусева. Еленка слушала, удивлялась и успокаивалась.

— Так он не со зла, а по недоумию? — заинтересованно глядя на переживающего Юряту, сделала вывод она.

— В точку, — облегченно ответила Дуня. — Ты поедешь на речку? Может, тут останешься?

— Поеду! Народ хочет меня видеть, — приосанилась Еленка.

— А, ну да, конечно.

Они разошлись, уводя за собой своих людей. Оболенская первая выехала со двора, за ней приготовилась выезжать Дуня. Она немного задержалась из-за замешкавшегося брата, но кто-то перекрыл дорогу.

— А ну отступи! — грозно крикнул выехавший вперед Гришаня. — Дай дорогу!

— Я тебе отступлю, стервец! — раздался родной сердитый голос. — А ну, вертай взад! И зови нашу козу-стрекозу!

Глава 22.

— Деда? Деда! — сорвалась Дуня, и выпрыгнув из саней, побежала навстречу. — Ты как тут? Ой, мама? Что случилось? Почему вы тут?

Подбежавший Ванюшка чин чином раскланялся с дедом и матушкой, позволил себя поцеловать и быстро отступил, опасаясь, что кто-то из местных пацанов увидит, как его слюнявили. Ему сейчас больше всего на свете хотелось следовать за князем, но жизнь не справедлива. Поэтому он на всякий случай опустил голову и выставил сестру вперёд.

— Вот приехал узнать, что у тебя тут случилось? — сурово сдвинув брови, сообщил Еремей Профыч.

— Деда… — непонимающе протянула Дуня.

— Приезжаю, а в городе безлюдье! Ну, думаю, где все? А Милослава говорит, надо Дуняшу найти, там видно будет. И что я вижу?

— Что?

— Весь город тут! — стукнув кулаком об раскрытую ладонь, грозно воскликнул боярин.

— Деда, это не я! — возмутилась внучка, а стоявший позади неё внук закивал головой, потом замотал, но подумав, вновь закивал, подтверждая её слова.

— А кто? — рыкнул боярин.

— Это Лыко-Оболенская отжигает! — в голосе Евдокии были обида за несправедливые подозрения на её счет, нотки гордости за Еленку, как за успешную ученицу и одновременно призыв к вечному :  «Люди добрые, посмотрите, что деется!»

— Чего? — встревоженно оглядываясь, Еремей Профыч искал признаки пожара.

— Деда, — вступил Ванюша, — Дунька правду молвит. Из-за Еленки город лихорадит.

— А что я говорила, батюшка? — не удержалась боярыня Милослава. — Наша Евдокиюшка давно уже за ум взялась, иначе бы князь не поручил ей службу сослужить.

Дуня постаралась сложить губки бантиком и добропорядочно кивала на каждое мамино слово. Ей было приятно оказаться на той стороне, где не сыплются шишки на голову. Она даже чопорно заявила:

— Еремей Профыч, обидно слушать твои бездоказательные обвинения! И вообще, деда, признайся :  ты соскучился!

Ванюшка просиял, готовясь услышать ласковое :  «Ах,вы мои сорванцы ненаглядные!», но прозвучало другое:

— Ах ты! — вскипел дед. — Вот мои доказательства! — боярин полез за пазуху и вытащил письмецо. — Ты знаешь, что твоя курица написала Ладке? Вы чего тут устроили? — заново начал распаляться он.

— Ой, — пискнула державшаяся позади боярышни Даринка, — я муфточку Евдокии Вячеславны забыла, как бы не прихватил кто, — и со всех ног помчалась в дом. Поскользнулась, упала, подскочила и прихрамывая без оглядки рванула дальше.

— Так вот муфта, — непонимающе потрясла меховушкой Дуня, но сопоставила гневный взгляд деда, письмо и побег. — Ах ты ж… — скопировала она его и оглянувшись увидела, как Даринка уже миновала двор и юркнула в дом.

Милослава укоризненно посмотрела на дочь, но её больше взволновало, что вместо Дуни прислала весточку недавняя челядинка. Дуняша могла бы сама отписаться, как она с братом доехала, что они ели, как почивали, и прочее.

— Дед, — встрял Ванюша, — пока мы тут, — мальчишка даже притопнул ногой от избытка чувств, — князь там! — для весомости слов боярич махнул рукой.

Милослава даже умилилась грозному виду сына.

— Юрий Васильевич поехал летучую ладью запускать! — с трудом оставаясь на месте, выпалил Ванюша, чуть ли не плача. — А вдруг Оболенская опять на абордаж пойдёт и всем покажет! — невпопад высказал мучившую его мысль отрок. — Она отчаянная девка! Амазонка!

— Ничего не понял, — насупился Еремей, не одобряя нетерпение внука, но строго спросил Дуньку: — Почему дочь Ивана Владимировича поперёд тебя куда-то влезла? Ты куда смотрела?

— Не пойму я тебя, боярин-батюшка, — вступила Милослава, — Дуняшке нашей тише воды, ниже травы сидеть или, как сказал Ванюшка, жечь весь город?

— Цыц! Гусыням слово не давали!

— Не жечь, а отжигать, мам, — поправил её Ванюшка, нетерпеливо подпрыгивая и подталкивая деда к зимнему домику, в котором тот прибыл в Дмитров. — Смысл слова не в возгорании, а имеется в виду заводить, будоражить так, как будто у всех под ногами раскаленные угольки.

— Ах, как ты вырос, Ванюша! Мать поучаешь, — голос боярыни стал ласковым-преласковым. — А Дуняша ничего не натворила?

— Мам, мы же только что из Москвы вернулись! — не поддался на ласковый тон Ванюшка. — Когда бы она успела? — съязвил он и усерднее потянул деда к домику.

Евдокия же с показным разочарованием посмотрела на маму и поплыла лебёдушкой к саням.

— Деда, — она оглянулась, — Ванюшка прав, надо поторопиться к реке, чтобы ничего не упустить.

— Так про летучие лодки правда? — с удивлением спросил он.

— Поехали, деда, всё сам увидишь, — Дуня села в сани и деловито лизнула палец, выставляя его на воздух, делая вид, что определяет направление ветра, его силу и бог знает, что ещё определяют по обслюнявленному пальцу.

Ничего не поняла, но на неё смотрели с уважением, и она довольно кивнула сама себе, как будто только сейчас поняла, что ветер умеренный и дует в спину. Дед на её манипуляции лишь крякнул, пробормотал под нос что-то