Едва заслышав шум битвы, Пшепшепшетский растолкал заснувшего Авессаломыча, и они вдвоём ринулись в атаку. Патриарх схватил с печи ухват и рабочий инструмент гончара – стальную стеку для изготовления фигурных горшков, а Авессаломыч – большую деревянную весёлку, которая была почему-то сделана из твёрдого дуба. Сейчас это очень пригодилось. Они носились среди сиртя, словно два маленьких смерча, сбивая низкорослых воинов одного за другим на землю, а тут уж поспевал хозяин дома с сыновьями и довершали дело. Никому из нападавших уйти не удалось. Сначала гончар не понял, кто это ему помогает, разглядев же, очень удивился. Не бывало ещё такого случая, чтобы нечисть вступалась за людей с оружием в руках. Он даже приветливо кивнул домовым, хотя до этого ни разу не видел ни своего домового, ни его гостя.

– Не стоит благодарности, хозяин! – проорал в ответ Пшепшепшетский, сбивая ещё одного сиртя. – Ты ко мне по-людски всегда относился, я к тебе тоже… по-домовому.

А Авессаломыч лишь кивнул головой и погнался за другим сиртя, который уже понял, что творится что-то непонятное, их предводителями не предусмотренное, и вообще – а не напрасно ли мы сюда пришли??? Убежать маленький белоглазый боец не успел: один из младших сыновей гончара ловко всадил ему стрелу в спину.

Убедившись, что все нападавшие перебиты, гончар с сыновьями принялись закрывать и заколачивать ворота. А то – мало ли какие чудища ещё бродят нынешней ночью в городе!

Вредный Рыжиков, который жил в доме купца второй гильдии, резал нападавших украденным с кухни ножом. Здесь сиртя тоже не смогли застать жильцов врасплох и встретили отчаянный отпор. Дворни у небогатого купца было немного – всего пятеро, а детей не было вовсе – они уехали по торговым делам в Москву. Рыжиков по причине вредности характера и от любви к справедливости не стал ограничиваться размахиванием ухватом или весёлкой, подобно Пшепшепшетскому и Авессаломычу. Украденный нож оказался здоровенным острым тесаком, которым разделывают свиные и говяжьи туши. Так что шлемы не могли спасти нападавших от страшных ударов маленького и не шибко сильного домового. Скоро и здесь с вторжением было покончено.

Даже интеллигентный Библиофил вытащил из тайника тот самый молоток, с помощью которого он освободил Авессаломыча из плена, и нещадно лупил им по кожаным шлемам сиртя. Те, непонятно почему, посчитали нужным взять штурмом Новоградскую общественную библиотеку. Вряд ли они желали что-нибудь почитать. Они и читать-то, скорее всего, не умели. Просто увидели большой красивый дом (на библиотеку новоградцы денег не жалели) и решили, что здесь-то уж точно будет богатая добыча. Ага, сейчас! Когда сиртя начали ломать дверь, Библиофил как раз читал «Жизнеописания двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла (в оригинале, конечно). Биографию божественного Клавдия. И как раз на том месте, где римский историк описывает, как преторианцы вытащили из загашника старика Клавдия и в обмен на обещание выплатить каждому по пятнадцать тысяч сестерциев объявили его императором, Библиофил и услышал у входа возню и крики осаждавших. Как! Эти невежды посмели своим дерзким поведением оскорбить Храм Знания?!! Этого интеллигентный и впечатлительный Библиофил вынести не мог. Надо сказать, что, несмотря на интеллигентность, домовым он был очень строгим. Все посетители библиотеки знали, что вырывать листы из книг или воровать свитки нельзя! Библиофил без труда находил хулигана и устраивал ему такую весёлую жизнь, что тот с радостью соглашался выплатить библиотеке двойную, а то и тройную стоимость украденного или испорченного.

Библиофил ведь, помимо исторических трактатов, любил почитать египетскую «Книгу мёртвых» и «Книгу перемен» из той далёкой страны, где делают шёлк и растят чай. Ну и прочие домашние пособия по практической магии. Вот и наловчился Библиофил насылать на библиотечных похитителей такие жуткие сны, что недобросовестные читатели просыпались среди ночи в холодном поту. А для тех, кто совсем уж упорствовал в своих заблуждениях, была у Библиофила припасена особая, самая жуткая жуть. Среди ночи раздавался стук в дверь, а когда открывали – стояла на пороге Смерть. Как и положено – в белом покрывале, с косой и с черепом вместо лица. Пока открывший при виде посетителя тихо делал лужу, Смерть говорила ему страшным-страшным голосом: «До прощения должников осталось три дня!» После чего грозила костяным пальцем, пару раз взмахивала у него над головой своим сельхозорудием, после чего поворачивалась и уходила. Надо ли говорить, что после такого визита наутро должник, не выжидая три дня, бежал в библиотеку с книгой. Если же книга или свиток были испорчены, то несли серебро – вдвое или втрое больше стоимости книги. А книги стоили недёшево. Так постепенно Библиофил искоренил среди новоградцев желание портить библиотечное имущество. Смотритель библиотеки знал об увлечениях Библиофила и о том, каким способом он борется с читательским вандализмом, и всецело одобрял и поддерживал его. Часто он даже помогал найти нужную книгу и имел с ним долгие разговоры, когда оставался на работе на ночь. Человек и нечисть, несмотря на различия в происхождении и образе жизни, прекрасно находили общий язык, доказывая тем самым, что перед Знанием все равны.

Так вот, когда строгий Библиофил услышал, как эти грубые и невежественные мужланы-сиртя ломают дверь в библиотеку, он просто взбесился. Покушения на святая святых он перенести не мог. С одним молотком налетел он на дюжину вооружённых до зубов сиртя и в рекордно короткий срок уложил на месте пятерых, а остальных выгнал на улицу. После чего обругал их всеми известными ему срамными человечьими и домовыми словами (а слов таких знал он много – начитанный потому что) и отправился восвояси – дочитывать Светония. А оставшиеся в живых сиртя позорно бежали от библиотеки, на собственном опыте узнав, что самый страшный в мире зверь – это разъярённый интеллигент.

Другие домовые тоже дрались самозабвенно, защищая своих хозяев и свои дома.

Начальник городской стражи Иван Вострая Сабля сидел в караулке и прислушивался – что же там творится, в Новограде-то? Он с трудом представлял себе, как будет останавливать своих бойцов, из которых больше половины – сторонники Докуки, когда дело дойдёт до рукопашных схваток. Но придумать что-то надо было непременно. Он же обещал Филиппу, что стража в городскую распрю не вмешается. Иван видел, что Филипп и остальные после этого заявления посмотрели на него с раздражением – мол, помогать надо, а не в стороне сидеть, а кое-кто – даже презрительно, как на труса.

– Знали бы, сколько сил мне будет стоить, чтобы удержать людей от распри, – ворчал он, – сами-то часто ли пищаль или саблю в руках держали? А в карауле едва ли кто из них стоял. Хотя бы один раз. Всё норовят чужими руками добро загребать. Торгаши, барыги!

За окном послышался гомон. Иван выглянул: по мостовой пробегал отряд сиртя численностью бойцов в пятьдесят. «Похоже, на пристань торопятся, – подумал он, – началось». И задёрнул занавески, чтобы никто из бодрствующих бойцов не полюбопытствовал – что там за окном за топот, кто эти маленькие вооружённые люди, куда и зачем они бегут?

Отряд скрылся за углом, почти сразу показался второй. На этот раз не меньше восьмидесяти бойцов. Теперь сиртя почему-то никуда не торопились, а медленно шли по улице. Вот трое подошли к первому попавшемуся дому и, не говоря ни слова, начали секирами рубить дверь. Ещё несколько подошли к другим домам и тоже стали рубить двери. Иван в недоумении смотрел на происходящее. Не может быть, чтобы у них был приказ врываться в дома простых новоградцев. А в том, что сиртя рубят двери именно рядовых горожан, а не сторонников Докуки, Иван был убеждён. Он знал, что в первом доме живёт ремесленник-оружейник, а во втором – небогатый купец, который не лез ни в какие городские дрязги, ни в какие междоусобицы и был занят только своей лавкой. Кто жил в остальных домах, он не знал, да это сейчас и неважно. Увиденного хватило старому воину, чтобы понять, что всё пошло не по тому плану, что задумал Филипп со товарищи, а по какому-то другому. Который задумали те, кому наплевать и на Докуку, и на Филиппа, и на весь Господин Великий Новоград. И Иван Вострая Сабля принял решение…