– Тех, кто пользуется обычными наркотиками, может быть, и нет. Зато есть множество тех, кто пользовался перенасыщенными магическими потоками, буквально купался в них.

– И что с ними теперь?

– То же самое, что и с обычными наркоманами – ломка и, как следствие, резкое снижение магического уровня тех, у кого он набран искусственно. Сама понимаешь – под это попала вся либерстэнская верхушка. Некому стало управлять страной.

– Валя, Рэис! Зонгер возил маму к Источнику, когда она… была беременна!

– Да, ты поняла правильно. Им тоже должно быть тяжело. С такими детьми сейчас работают, – Саша положил ладонь на руку Николь.

– Что же мы наделали! – Николь прикрыла лицо руками.

– Ники, тебе ли не знать, лечение редко бывает приятным. Этот гнойник на теле планеты давно пора было вскрыть.

– Мы заберем и маму, и ребятишек?

–Постараемся, – обтекаемо ответил Александр.

***

Макс поблагодарил армейцев, подбросивших их до места, договорился, что завтра утром машина заберет их обратно, и молодые люди поспешили к серым, полу утопленным в мерзлую землю корпусам, маячившим вдали. Здесь было намного холоднее, чем на границе, благодаря этому ноги не разъезжались на подмерзшей грязи дороги.

– Что это?

– Один из северных рубежей Либерстэна. Здесь тоже работали генераторы, поддерживающие магическое поле купола.

– И мама… здесь? Но она давно вышла из того возраста, когда отправляют служить к Стене! Хотя, что я вам-то предъявляю претензии.

Молодые люди прошли через несколько бронированных ворот, окружающих северный форпост Республики и проникли вовнутрь. Никто их не задерживал. Откуда-то издалека доносился запах подгорелой каши.

– Николаева, – обратилась Николь к пробегающему мимо немолодому мужчине, – скажите, где мы можем найти Аделаиду Николаеву?

– Ужин. Разве не видите, время ужина! – мужчина ловко обогнул их небольшую компанию и устремился в ту сторону, откуда распространялся запах.

Ничего не оставалось, как следовать за ним. В узком коридоре, давным-давно покрашенном практичной темно-зеленой краской, висели выцветшие плакаты с настойчивыми призывами отдавать все свои силы на благо родной Республики. Тихо ругался себе под нос Макс, сдерживал почти бегущую вперед Николь Алекс, а впереди все усиливался веселый звон ложек, который не могла заглушить даже бодрая песня про дорогу в светлое будущее, с хрипом вырывающаяся их старенького динамика.

В столовой находились примерно два десятка мужчин и женщин в одинаковых темно-серых одеждах и с завидным аппетитом поглощали скудный ужин.

– Мама.

Пусть та женщина, что жалобно переводила взгляд от почти пустой тарелки на вошедших и обратно, была мало похожа на прежнюю Аделаиду Николаеву, но Николь узнала бы ее любой. Мама быстро доела кашу, сделала несколько судорожных глотков из стакана с полупрозрачной бурой жидкостью и кинулась к ним.

– Ника, Ника. Ника!

Мама судорожно обнимала Николь и повторяла только одно слово.

– Да, мама, это я. Со мной все в порядке. Мы приехали за тобой.

Кто-то из маминых сослуживцев, в основном женщины, пускал слезу, а кто-то смотрел на незваных гостей с неприязнью и враждебностью. Еще бы, в них сразу можно было узнать тех, кто прибыл из-за Стены.

– Это наша мама, – пояснил Саша для всех, – и мы ее забираем с собой. Как вы уже поняли, поддерживать Стену больше нет смысла, и вы все можете быть свободны! Это вот вам, – он снял с плеча рюкзак, вытащил из него все съестное, что там находилось, и отдал в жадно протянутые руки.

Макс словно случайно встал так, чтобы находящиеся в столовой люди не заметили тоскливого взгляда Аделаиды, с сожалением провожающего диковинные продукты.

Время до приезда машины они провели в «красном уголке». Мама скромно попробовала угощение, вытащенное из рюкзака Макса, и сообщила, что больше не хочет, а то, что осталось, можно отложить «на потом». Все ясно, хочет побаловать Валю и Рэис.

– Мама, это не последняя еда, – попытался уговорить Саша, – уже через сутки малышня получат всего этого с избытком!

– Вот и хорошо, – не стала спорить мать, – детям нужно хорошо питаться.

В неуютных каменных казармах было промозгло и холодно. Если раньше помещения отапливались от общего генератора, то сейчас жильцы этой небольшой заставы, большей частью ссыльные, не желали тратить силы на поддержание даже собственных нужд. Вот так. Если уж свобода, то свобода во всем, даже в нежелании обслуживать самих себя.

Машина, приехавшая утром за нашей компанией, привезла с собой агитатора – молодого мужчину с совсем низким магическим уровнем. Он окинул взглядом заставу, украдкой вздохнул и прошел внутрь комплекса зданий. В его задачу входило рассказать присутствующим о сложившемся положении вещей и помочь устроиться в новой жизни людям, многие из которых потеряли все, и их никто не ждал.

Николь и Саша сели по обе стороны от матери. Надо же, как сложно. Вот она рядом, мама, которая любит их, и которую любят они. Куда же ушло то безграничное доверие, что было между ними много лет назад? Дети выросли и перестали нуждаться в матери? Или трещина возникла еще тогда, когда Николь первый раз отвезли к Зонгеру. Но мама не виновата. Что она могла? Чтобы изменилось, если бы она предупредила о его истинных намерениях? Раньше отправилась бы на эту жуткую заставу? Или исчезла бы бесследно, как папа?

– Мама, – Николь обняла грустную мать, – я так тебя люблю!

– Я тоже, доченька, я тоже.

Теперь уже Александр обнимал двух плачущих женщин. Вмести со слезами уходил и лед пробежавшего отчуждения.

Поздно вечером они приехали в Либерград – столицу Либерстэна. Здесь находился интернат, в котором жили Валя и Рэис. Распрощавшись с офицерами, любезно доставившими их до места назначения, пошли заселяться в гостиницу. В интернат являться было уже поздно.

К большому сожалению Макса, ночевать ему пришлось вместе с Александром, Николь же поселилась с мамой. Обстановка в комнате была весьма аскетичной: две узкие стандартные кровати, стол, покрытый застиранной зеленой скатертью с давно потерявшей блеск уныло висящей бахромой, два стула, шкаф с неплотно прилегающими дверцами, вот, собственно, и вся обстановка. Удобства с лаконичными буквами «М» и «Ж» располагались в разных концах длинного коридора.

Радовало, что ресторанная кухня оказалась пусть и без особых изысков, но сытной и вполне приемлемой. Мама же смотрела на столичную гостиницу с плохо скрываемым восхищением. Николь грустно улыбнулась: совсем недавно и для нее подобное показалось бы верхом роскоши. Как хорошо, что Макс, с которым им удалось уединиться на несколько сладких мгновений, не стал тратить время на то, чтобы сокрушаться убожеству местной роскоши, а молча обнял и стал жадно осыпать поцелуями, повторяя лишь одно слово: «Люблю, люблю, люблю!»