– Лукьянов? – искренне удивилась я. – Он неможет меня обидеть. Вы с его хозяевами решили, что посвящать меня в кое-какиедетали ни к чему, и он съехал с моей квартиры, чтобы продолжить работу водиночку и не тратить время на пустяки, то бишь на запудривание моих мозгов.

– Неужели ты влюблена в него? – нахмурился Дед, ноголос его звучал скорее печально, чем рассерженно.

– Нет, конечно. Боюсь, я не очень годна для святыхчувств, но меня здорово задевает тот факт, что ты, требуя от меня искренности,сам о некоторых вещах не считаешь нужным сообщать мне. К примеру, о том, чемзанят сейчас все тот же Лукьянов.

– Детка… – покачал он головой, а я с готовностьюкивнула:

– Не продолжай. Я все поняла и обязуюсь вести себяприлично.

Мы выпили и отобедали, болтая о пустяках. Я терялась вдогадках. Ясно, что, приглашая меня в ресторан, Дед хотел не просто поговорить,он желал придать беседе задушевный характер. Иначе он вызвал бы меня к себе.Значит, либо надеялся что-то для себя прояснить и теперь озадачен, потому что опребывании Лукьянова в городе он не знал, либо, зная о планах своих друзей,решил проверить, что о них известно мне. Разумеется, для того, чтобы планы этиосуществились, а я своим неразумным вмешательством не поломала чужой игры.Внушить мудрые мысли мне надо легко, без нажима, оттого и ресторан. Скореевсего, разговор еще не закончен, что-нибудь Дед добавит. Он и добавил, правда,совсем не то, что я ожидала услышать.

– Детка, что, если нам попробовать снова жить вместе?

– Зачем? – сдуру буркнула я. Но он даже бровью неповел, как будто ничего умнее от меня и не ждал.

– Зачем люди живут вместе? – пожал он плечами. Егоголос приобрел еще большую задушевность. – Мне скоро шестьдесят. Я тутподумал на досуге, сколько мне еще осталось? Вряд ли много. А на что я трачусвою жизнь? На ерунду.

– Ты без этой ерунды не сможешь, – перебила его я,чтоб он не очень-то увлекался.

– Возможно. Но без тебя… Наверное, старый стал. Тосказамучила. Я тебя ни к чему не принуждаю. Было время, когда я относился к тебекак к дочери. Помнишь, как нам было хорошо? Попробую и сейчас. По крайней мере,я очень постараюсь. Просто родной человек рядом.

– Что ты болтаешь? – покачала я головой.

– Я бы никогда не заговорил об этом, – взяв меняза руку, продолжил он, – просто не решился бы. Если бы не видел… тебе этотоже нужно. Ты очень одинока. Бедная моя девочка, не такой жизни я хотел длятебя. Я знаю, что ты обо мне думаешь, и ты, конечно, права. Я разрушил твоюжизнь, но очень прошу… помоги мне.

Я почти рыдала. Тут ничего не поделаешь, умеет старый змейпоговорить. И дело даже не в словах, а в этом его взгляде и задушевном тоне,сразу хочется забраться к нему на колени, уткнуться носом в грудь ипочувствовать себя маленькой, надежно спрятанной от всех тревог мира.

– Мы не сможем, – вздохнув, сказала я. – Намбыло слишком хорошо в одной постели, чтобы мы забыли об этом.

– А зачем забывать? Я хочу быть с тобой. И сделаю все,чтобы ты была счастлива… Ты знаешь, я сумею. А если… если у тебя появитсячеловек, которого ты… тебе достаточно только сказать.

“Помнится, я так и сделала, – с отчаянием подумалая, – и человек этот исчез, а когда его труп обнаружили… Я не хочу, чтобыкто-то принял из-за меня мученическую кончину”.

И едва мои губы начали расползаться в ядовитой улыбке, какон добавил:

– Второй раз я такой ошибки не допущу. Если бы я смогтогда… ты была бы счастлива.

– Не обязательно, – проворчала я, чтобы хотьчто-то сказать. Просто удивительно, как я была растрогана, хотя знаю егодвадцать лет и все его фокусы тоже. – Счастье – такая штука, с ним ничегоне знаешь наверняка.

– Конечно. Вы могли бы пожить вместе какое-то время,понять, что ваши чувства – ошибка, и ты бы вернулась ко мне. Ведь так моглобыть?

– Угу.

– Всего-то и надо было, что потерпеть. Или смириться.Но я слишком тебя любил.

– Сейчас любишь меньше?

– Нет. Стал мудрее. Не веришь?

– Почему? Я тоже стала мудрее. Я согласна. Могупоклясться, он растерялся. Еще не было такого случая, чтобы я переиграла его,но попробовать всегда стоит. Пока я еще не знала, что он такое задумал, нооблегчать ему жизнь не собиралась.

– Ты переедешь ко мне? – пожелал уточнить он.

– Да. В конце концов, ничто не мешает нам разъехаться,если наш опыт не удастся.

– Господи, – покачал он головой. – Я былуверен, что тебя придется долго уговаривать. И… даже растерялся.

– На самом деле ты прав. У меня один близкий человек –ты. Есть, правда, еще Сашка, но он не человек, а собака, поэтому не считается.Когда ты хочешь, чтобы я переехала?

– Сегодня, – с готовностью ответил он.

– Может, дождемся окончания следствия? – решила япроявить благоразумие.

– С какой стати? – вполне искренне удивился он.

– Ну… сейчас я слишком занята мыслями об этом деле. Тыже понимаешь, первое время нам будет непросто… Надо немного приспособиться другк другу.

– Тогда пошлем твою работу куда подальше. Считай, чтоты уволена.

“Опа, – как говаривал в таких случаях один мойзнакомый. Я даже присвистнула, правда мысленно. – Вот оно, самоеинтересное. Аж мурашки по всей спине. Значит, я кому-то всерьез мешаю. Такмешаю, что Дед испугался. Сказать об этом прямо он ни за что не решится, не тотчеловек, да и я не тот, чтобы послушать. Вот и завел всю эту бодягу… А я-тобыла готова разрыдаться. Вот уж дура так дура”.

– Мне хотелось бы довести это дело до конца, –ласково заговорила я, стараясь особо не перебарщивать, избыток ласковостииногда звучит издевательски. – Потом я с трудом представляю себя безработы. Когда чересчур много свободного времени, это к хорошему неприводит. – Надеюсь, он понял правильно, уволит меня, а я запью с горя,вот и пусть стреляется, кто ж виноват? – Я думаю, все должно происходитьестественно. Мы работаем вместе и будем жить вместе. Если вдруг обстоятельстваизменятся… к примеру, декретный отпуск и все такое… тогда решим.

Он сидел не шевелясь и смотрел на меня во все глаза. Интересно,он хоть немного поверил или отлично все понял и теперь просчитывает возможныеварианты? Мне ли злиться на это? Я вот тоже сижу просчитываю.