Джослин сняла Перси с головы Блейка и посадила нахальную птицу на жердочку, подкупив ее орехом, чтобы она сидела на месте.

— Как насчет привидений? Набросим простыни на голову, и готово, — с надеждой предложил Блейк.

Она бросила в него орехом.

— Святой Франциск, — пробормотала леди Каррингтон. — Хотя, полагаю, Джослин тогда придется одеться голубкой или ослицей.

— Запачканная голубка, — пошутила Джослин.

— Уж скорее Дева Мария, — возразил Блейк, вставая. — Святая, показывающая нос фанатикам-протестантам. Ты можешь приделать перья к крыльям.

Он снял серое перышко с рукава своего сюртука.

— У святых не бывает крыльев, — взволнованно возразила она, когда он взял ее за локоть и повернул к двери.

— Святые, ангелы, не все ли равно? И те и другие — скука смертная. — Он поклонился ее матери. — Позвольте откланяться, мадам. Нас ждут дела.

Он вывел Джослин из кабинета и закрыл за собой дверь, не дожидаясь ответа, смирившись с тем, что не получит его от ее отнюдь не общительной семьи.

— Мои зятья набрасывались с кулаками, если Ричард впускал птиц в дом, — нервно пробормотала Джослин, когда он повел ее к лестнице.

— Я бы тоже не хотел, чтобы у меня на голове сидела курица, — заметил Блейк. — Однако к Перси я уже привык. Он легко обучается и откликается на различные сигналы. Это даже увлекательно. Кто научил их говорить по-французски?

— Не Ричард. У нас была гувернантка-француженка, но она через полгода сбежала из нашего дурдома. По-видимому, Антуанетта. Почти все это время они были у нее.

После этих слов Блейк, казалось, погрузился в раздумья, но продолжал непреклонно вести ее вверх по лестнице. Джослин подумала было вырваться, но сердце ее трепетало в предвкушении, и она знала, что все против нее, включая ее саму.

— Хочешь, чтобы я приготовила для тебя комнату здесь? — спросила она, не позволяя ему подтолкнуть ее дальше двери. — Каретный сарай, должно быть, трудно обогреть.

Взгляд его затуманился, когда он смотрел на нее, и ей пришлось отвести глаза. В его взгляде было желание.

— Я всю свою жизнь спал один. Холод меня не беспокоит. Если не хочешь, чтобы я спал в доме, скажи прямо.

Он ждал. Здесь ей следовало бы рассеянно улыбнуться, постучать его по груди, похлопать ресницами и пожелать спокойной ночи.

Блейк был с ней в высшей степени честен. Пришло время и ей, повзрослевшей и помудревшей, научиться быть честной с ним. Она просто не знала, как начать.

— Ты дал мне все, о чем я мечтала, — пробормотала она в надежде, что эта правда даст толчок всему остальному. Откровенность давалась ей нелегко. — А все, что я сделала в ответ, это прострелила тебе палец и растратила твои деньги, поэтому ты не можешь иметь то, чего хочешь.

— Я не жду платы, — сказал он не то с раздражением, не то с обидой. — Каждый свой шаг я тщательно обдумываю и взвешиваю. Ты ничего мне не должна.

Трудно было себе представить, что такой большой самоуверенный мужчина чувствует себя оскорбленным, поэтому Джослин не знала, что и думать.

— Я… я думала, мы заключили деловое соглашение. — Она нервно теребила платье, все еще слишком боясь самой себя, чтобы посмотреть ему в глаза. — И я не выполнила свою часть.

Блейк провел пальцем вдоль выбившегося локона, лежавшего на щеке. Джослин затрепетала от нежности его прикосновения — и тоскливого желания, которое он пробуждал в ней. Она никогда не знала нежности и не сознавала, насколько тоскует по ней.

— И нет никакой гарантии, что дом останется твоим, — напомнил он ей. — Так что выполнение моей части сделки тоже еще под вопросом. Сожалею, что не могу сделать так, чтобы дом стал твоим безо всяких условий. Но думаю, надеюсь, мы уже вышли за границы той сделки, не так ли?

Ей так отчаянно хотелось поверить в это, но было трудно. Джослин осмелилась посмотреть на Блейка. Света единственной свечи было недостаточно, чтобы увидеть больше, чем темные впадины глаз Блейка и вспышку серебра в его густых волосах. От этих мимолетных проблесков внутри у нее сделалось горячо от желания.

— Я так долго скрывала свои истинные чувства, что теперь просто не могу разобраться в них, — призналась Джослин. — Раньше было легче встречать превратности судьбы с улыбкой, не обращали внимания на чьи-то вспышки ярости, и притворяться дурочкой, если от тебя хотят слишком много. Единственное, что я сейчас чувствую, это страх. Он превалирует над всеми остальными чувствами.

— Ты защищала свою мать и брата от реальности, как когда-то делал твой отец, а теперь опасаешься, что я сделаю твое бремя еще более тяжелым.

Джослин сконфуженно опустила голову.

— Прости. Знаю, что я эгоистка, но я очень устала.

Он пальцем приподнял ее голову за подбородок.

— Ты самая неэгоистичная из всех известных мне женщин. Я надеялся, что дал тебе достаточно времени, чтобы начать доверять мне, но понимаю, почему ты по-прежнему сомневаешься. Мне сейчас хочется ударить кулаком в стену или пнуть что-нибудь. Ты вправе не доверять мне. Я не всегда прав.

Джослин нервно рассмеялась.

— Или выдержан. Но ты хороший человек. Я доверилась тебе достаточно, чтобы выйти за тебя. — Она сделала глубокий вдох, расправила плечи и встретилась с его взглядом. — Меня пугаешь не ты, меня пугает будущее. Слишком много в моей жизни было неприятностей, и я постоянно жду очередной беды.

Блейк открыл дверь спальни. Из комнаты повеяло теплом и восхитительным ароматом лаванды.

— Моя мать все время ждет, что я могу умереть, и если бы могла, завернула бы меня в вату и спрятала в шкаф. Постоянно бояться — это не жизнь. Мир создан для открытий.

В коридоре гуляли сквозняки, и тепло комнаты манило. Джослин переступила порог. В камине ярко пылал огонь. Перед ним стояла большая сидячая ванна. Повсюду горели свечи. Котенок свернулся пушистым клубочком и спал в кресле.

Одеяло было отвернуто, и букет поздних осенних роз ронял свои лепестки ей на подушку.

Все было готово для соблазнения.

Блейк стиснул челюсти и пожалел, что он не набожный человек. Страсть к жене была такой сильной, что он на протяжении всего дня боролся с желанием перебросить ее через плечо и утащить в кровать. Любую кровать. Или на диван. Или на клочок травы. Он изнывал от страсти. Умирал от вожделения.

Но чем больше он узнавал Джослин, тем лучше понимал, что пусть даже он и получит кратковременное облегчение, набросившись на нее, но будущее, которого он хочет, на этом не построить. Может, она и согласится, потому что думает, что должна, но, черт бы побрал все на свете, ему надо, чтобы она хотела его. Признаться в такой слабости было все равно, что воткнуть нож себе меж ребер и вырезать сердце.