С этими словами епископ подал королю развернутый пергамент. Присутствовавшие увидели черные письмена на белой коже и большие печати с девизом Папы Римского.

– Признайся, это твоих рук дело?! – запальчиво крикнул Гавейн королю Джирэнту. – Ты посылал в Рим своего гонца?

– Да, – ответил Джирэнт.

– В таком случае, – громовым голосом воскликнул Гавейн, – я обещаю тебе, двоедушный король, мстить за эту измену, пока жив!

– Я внимаю твоим словам, сэр Гавейн, – ответил Джирэнт, и глаза его вспыхнули грозным огнем, но голос звучал спокойно. – И еще раз повторяю: ты потерял разум. Я объясню тебе и королю, нашему государю, почему я посоветовал епископу отправиться в Рим за папской буллой. Как вам известно, я всегда считал эту войну злым делом и высказывался против нее. Все вышло, как я предвидел. Пока вы здесь, на северной границе, поглощены междоусобицей, коварные язычники, узнав, что страна ослаблена раздорами и войной, высадились в некоторых местностях побережья, рассыпались по всей стране и предали ее грабежу и огню. Наших родичей целыми вереницами изо дня в день сгоняют на черные суда, а вы, занятые братоубийственной войной, ничего не делаете, чтобы спасти их или отомстить за них. Я, как граф Саксонского берега, отбил нападение идолопоклонников и заставил их повернуть вспять. Здесь, на севере, старый лев Урия Реджедский, несмотря на свои годы и усталость, отразил язычников; но у вас в тылу появился сильный язычник по прозванию Хайринг Опустошитель; он одерживает победу за победой. Хитрый и опасный, Хайринг вступил в союз с некоторыми нашими королями и взял их дочерей в жены своим вождям. Таким образом измена проникла в нашу среду и идет об руку с дерзкими варварами. А ты, Гавейн, продолжаешь безумствовать, пренебрегая благом своего народа! Ты готов погубить родину и отдать ее в руки диких саксонских вепрей, лишь бы утолить жажду личной мести. Если ты будешь упорствовать, я объявлю тебя изменником и с Божьей помощью повлияю на твое войско. Тогда мы прогоним язычников из наших пределов и водворим мир среди наших братьев.

Король Артур поднялся со своего места, в глазах его светилась решимость.

– Я не желаю больше войны, – произнес он, строго глядя на Гавейна. – Джирэнт прав, и правда должна восторжествовать. Я раскаиваюсь, что столько времени забывал о нуждах своего королевства. Прошу тебя, добрый епископ, пойди к сэру Ланселоту и передай ему весть о моей готовности заключить с ним мир и принять к себе королеву. А ты, добрый Джирэнт, возвращайся на юг. Я от всей души благодарю тебя за содеянное. Дай Бог, чтобы все рыцари отличались такой чистотой помыслов и были так безраздельно преданы мне, как ты. Иди и исполни великое дело: охраняй берега, как ты охранял их до сего дня, а я поспешу тебе на помощь, если бесстыдный и дерзкий враг осмелится вторгнуться в наши пределы!

Сэр Гавейн, оставшийся при своем мнении, в ярости объявил королю, что в тот день, когда Артур дружески протянет руку Ланселоту, он, Гавейн, со всеми своими вассалами и воинами покинет королевство. Глубоко ненавидя Ланселота, он постоянно грозился вступить в союз с язычниками и выступить против короля.

Артур огорчился, но, чтобы умерить ярость племянника, согласился исполнить его требование. Как ни старался епископ убедить короля примириться с Ланселотом, вышло по желанию Гавейна, и священнослужитель с грустью направился в замок доблестного рыцаря, неся ему грамоту с известием, что он в полной безопасности может привезти Гвиневеру ко двору. Ланселот и королева, получив грамоту короля, сильно опечалились, ведь в ней не было ни слова о примирении.

– Я исполню волю моего государя, – сказал рыцарь, – хотя, как видно, ненависть сэра Гавейна ко мне отнюдь не ослабела. Прошу тебя, епископ, отправься к королю и передай ему, что я поручаю себя его милости и через пять дней прибуду к нему с миледи, королевой Гвиневерой, как он того желает.

В назначенный день король, окруженный рыцарями и дамами, сидел в тронном зале своего дворца; сэр Гавейн стоял с ним рядом. Вдруг послышался топот многочисленных коней, и в город въехал сэр Ланселот с королевой, сопровождаемый свитой. У дверей замка славный рыцарь помог Гвиневере сойти с коня и провел ее между рядами рыцарей и дам к королевскому трону, и оба они преклонили колени.

Прекрасный благородный рыцарь и красавица королева – и тот и другой с грустными лицами – представляли столь трогательное зрелище, что у многих из присутствующих на глаза навернулись слезы.

Поднявшись, Ланселот заговорил:

– Государь, по велению Папы и во исполнение твоей воли я привел сюда королеву. Если в зале найдется хоть один рыцарь, который обвинит меня или ее в злом умысле против тебя или посягательстве на твою корону, я, Ланселот Озерный, сумею доказать, что он лжет. Если, всемилостивейший государь, это все, что лежит между мной и тобой, я предлагаю тебе мир. Однако тот, кто меня ненавидит, не потерпит, чтобы ты поступил так, как подсказывает тебе твое доброе сердце.

Из глаз короля Артура полились слезы. Многих растрогала печальная речь Ланселота, кинувшего быстрый взгляд на Гавейна.

– Король может поступать как ему угодно! – жестко заметил Гавейн. – Но между нами, сэр Ланселот, не может быть мира, ведь ты изменнически убил двух моих безоружных братьев!

– Увы, милорд! – воскликнул Ланселот, и лицо его оросилось слезами. – Я не могу просить у тебя прощения за этот безумный, совершенный по неведению, поступок. Если бы на них была кольчуга!.. Знай: я до конца дней своих буду оплакивать моего дорогого друга сэра Гарета. Ведь я сам посвятил его в рыцари, я всегда любовался им, не терпевшим низости и зла, я любил его мужественный смех и его ясный взор. Моя душа не перестанет скорбеть о твоих братьях. Я готов раздать свои владения и – если государь позволит и тебе будет угодно – пойти босиком в рубище кающегося, чтобы на каждой десятой миле поставить святую обитель, где монахи станут молиться об упокоении душ Гарета и Гахериса. Поверь, сэр Гавейн, это принесет больше пользы их душам, нежели война.

Все плакали; по лицу короля ручьем текли слезы, и он не пытался скрыть их.

– Никакие монахи тебе не помогут! – крикнул Гавейн, окидывая гневным взглядом плачущих рыцарей и дам. – Запомни раз и навсегда: только кровью смоешь ты изменническое убийство моих братьев. Пока ты в безопасности, потому как находишься под охраной Папы, но если ты останешься здесь дольше двух недель, я сниму тебе голову с плеч. Не медли же: вручи королеву королю и удались и из дворца, и из страны.

Ланселот жестко усмехнулся:

– Кабы знал я, что на все мои мирные предложения последует столь краткий ответ, я подумал бы, приходить ли сюда. А теперь, перед тем как навсегда покинуть благородное братство и пределы милой мне страны, я должен, государыня, проститься с тобой. Молись за меня, добрая моя госпожа. Если же лживые языки еще когда-нибудь навлекут на тебя беду, без промедления дай мне знать об этом. И где бы я ни был, я тотчас явлюсь, чтобы с оружием в руках вступиться за твою жизнь и честь.

Сказав так, Ланселот поклонился и, поцеловав руку плачущей королевы, удалился.