вглядываясь в желтое лицо Матвеева. — Да, нехорош ты. А я, Михаил Максимович, для тебя большую задачу готовлю в этом наступлении. Карта есть?

Матвеев показал на стол. Широков взял карту и, держа ее на коленях, разглаживая складки в местах сгибов, понизив голос, словно опасаясь, что их могут услышать, сказал:

— Подумай об этой задаче. По замыслу мы разрубаем фронт в направлении на юг. Потом неожиданно поворачиваем на запад и выходим на Одер. Идея наступления — держать противника в неведении относительно цели и масштабов наступления. Немцы, наконец, выясняют наш замысел и направление удара. Одер! И тут они нам готовят оборону. А я повертываю Жабко на юг и наношу удар их группировке с запада. Путь для танков тут тяжелый — триста километров. Немцы никогда не подумают, что мы решимся на такой разрыв в коммуникациях. Но Жабко пройдет. Ты тоже бросаешь в этом направлении свой резерв. Недели на эту операцию достаточно. Ты понимаешь, что это будет! Мы с малыми потерями разгромим сильнейшую группировку и в одном наступлении выиграем два сражения.

Широков довольно рассмеялся и потер руки.

— Я встану, — вдруг сказал Матвеев.

— Лежи, лежи, — приказал Широков.

Матвеев приподнялся, опустив на коврик ноги, и закурил папиросу.

— В этом есть элемент переоценки своих сил, — медленно, обдумывая каждое слово, сказал он. — Представь, что силы противника окажутся бо́льшими, его подвижные части сумеют перегруппироваться и сами навяжут нам бои. Мы и первой задачи можем не выполнить, и все усилия окажутся напрасными. Тут много рискованных положений.

— Да, да, — подтвердил Широков, — много риска и много неизвестных. Солдат, поднимаясь в бой, не всегда знает, с какой стороны по нему будет открытый огонь. Он рискует жизнью, но идет. И мы с тобой всего о противнике никогда не знаем. Без риска и нам не обойтись, рискнем и на этот раз. Все будет решать темп наступления, срок выхода на Одер и удача с захватом плацдармов. Поэтому-то я и не мог еще в Москве доложить о своем плане. Я просил дать другой темп наступления. Мне указали, чтобы я выполнял задачу в прежнем объеме, но не запрещают наступать быстрее. Разрешение на эту операцию будем просить в ходе наступления.

Широков расстегнул верхние крючки кителя и попросил:

— Скажи, пусть дадут чаю.

Когда девушка внесла на подносе два стакана чаю, Широков и Матвеев стояли возле стола, на котором была расстелена карта, и маршал в чем-то горячо убеждал более осторожного командующего армией.

— Пойми ты, — настойчиво и даже сердито, как показалось девушке, говорил Широков, — ежели только мы выйдем к этому сроку на Одер, то немцы, несомненно, бросят все силы, чтобы задержать наше продвижение на этом участке. Им и в голову не придет, что мы рискнем взять на себя задачу соседнего фронта. На их месте я поступил бы точно так.

Широков оглянулся на девушку показал ей, чтобы она поставила чай на каминную полку.

Громко восемь раз пробили часы, и командующий фронтом сказал:

— Пора ехать. Единственно, чего я боюсь, что когда Жабко повернет, то он не встретит значительных сил противника. Все окажется напрасным, он только потеряет время, не разовьет успеха. Вот это меня очень и очень тревожит. Для меня теперь ясны все слабые места гитлеровцев. Я вижу, что они боятся каждого нашего наступления. Я эту школу уже прошел. Помнишь, как под Москвой мы сидели и гадали, где они могут ударить, какими силами, как сделать, чтобы не только не дать им продвинуться, но и задержать их.

Эти воспоминания о далеких и тревожных днях сорок первого года, когда Широков еще командовал армией, а Матвеев — дивизией, были сейчас обоим приятны.

— Да, да, — подтвердил Матвеев, опять перебираясь на диван и устраиваясь в полулежачем положении. Широков с тревогой следил за его осторожными движениями. — Еще бы не помнить, когда ты мне расстрелом грозил, если я отойду хоть на два километра. А я отошел на десять.

— И расстрелял бы… Да твои соседи отошли на двадцать километров. Как тогда фронт удержался — и сейчас понять не могу. Все на волоске висело.

Широков взял с каминной полки стакан с чаем и, отхлебывая маленькими глоточками, присев возле Матвеева, говорил:

— Да, хорошая была школа, но дорогая. Тогда я как-то разом вдруг почувствовал, что вот за моей спиной стоит вся Россия, и я перед ней отвечаю за каждый свой поступок, перед миллионами людей, и они — судьи всей моей жизни.

Он поставил стакан на маленький столик, сдвинув в сторону пузырьки с лекарствами.

— Еду!.. А ты, — дотронулся он мягко до колена Матвеева, — поправляйся.

— Спасибо, что заехал.

— Пустое говоришь. Мы друг друга, кажется, не сегодня узнали. Лечись, — сказал Широков, вставая, — и помни, что я хочу видеть тебя здоровым к началу наступления.

В машине, когда опять выехали на шоссе, Широков, неприметно улыбаясь, припоминал все подробности этой беседы со старым товарищем, испытывая удовлетворение, что Матвеев так хорошо его понял и одобрил этот план, взялся помочь в его осуществлении.

Резкий свет фар лился двумя потоками, выхватывая из темноты и бросая стремительно назад деревья, дорожные столбы, редкие фигуры людей.

Внезапно шофер резко затормозил машину. Шоссе пересекала колонна людей. Навстречу бежал человек в шинели, угрожающе размахивая руками. Шофер выключил свет. Назаров, первый выскочивший из машины, услышал в вышине гудение немецких самолетов.

— Какого черта со светом ездите! — орал подбежавший человек. — Приказ не знаете? Сейчас как дам по фарам.

Он почти столкнулся с Назаровым, тяжело дыша ему в лицо.

— Спокойнее! — приказал Назаров, всматриваясь в него. — Кто такой?

— А тебе что? — крикнул тот дерзко и гневно. — Я не посмотрю, что тут начальство. Приказ для всех писан.

— Что за часть? — услышали они голос подошедшего к ним командующего.

— Выясняю, товарищ маршал, — ответил Назаров.

Рука неизвестного офицера взлетела к виску, и он доложил:

— Сто двадцать третий гвардейский полк. Следует маршем к месту сосредоточения. Докладывает командир взвода Смирнов.

— Разыщите командира полка, лейтенант, — приказал Широков.

Лейтенант побежал. Широков стоял на темном шоссе. Впереди смутно виднелась колеблющаяся слитная масса людей, слышались приглушенные бодрые голоса и звонкий стук сотен ног по мерзлой земле, позвякивание котелков, оружия.

Послышался голос по цепи:

— Командира полка срочно на шоссе.

В вышине все гудели самолеты, словно они кружили на одном месте. В той стороне, где были висленские переправы, в темном небе внезапно вспыхнули цветные нити пулеметных трасс. Осветив облака желтоватым грязным сиянием, в небе повисла ракета, и часть пулеметных трасс потекла к ней, отрывая от нее горящие клочья.

Кто-то торопливо, сбиваясь с ноги, шел