по шоссе. Высокая фигура в коротком полушубке, перехваченном ремнем, выросла перед Широковым.

— Товарищ маршал, по вашему приказанию прибыл. Докладывает командир полка подполковник Сухов, — торопливо и встревоженно доложил он.

— Как проходит марш? — спросил Широков.

Подполковник стал рассказывать. Широков молча слушал его, потом перебил:

— Все у вас обуты?

— С обувью плоховато. Не хватает кожи для починки.

— Много у вас таких — с разбитой обувью?

— Около пятидесяти человек.

— Как же вы докладываете, что у вас все в порядке! Около пятидесяти в разбитой обуви… Как же в бой солдат поведете? Босиком? Что вы думаете делать?

— До начала наступления обувь приведем в порядок.

— Откуда вы знаете, когда вам в бой, — раздраженно спросил Широков. — Может быть, это будет завтра же. А полк не боеспособен. Да, не боеспособен! Плохо, подполковник!

Подполковник молчал.

— Передайте командиру дивизии, что я им недоволен, — сказал Широков. — В дивизии первый же встреченный полк не боеспособен. Наверное, и в других полках не лучше. Даю вам два дня, подполковник, чтобы привести в порядок всю обувь. Запишите, Назаров, пошлите в эту дивизию кого-нибудь для проверки. Доложите мне. А как настроение людей, подполковник?

— Товарищ маршал, — сдержанно, боясь фальшивого пафоса, сказал подполковник, — люди к бою готовы. Сейчас только этим и живут. Все рвутся в бой. Сорок пять человек вступили в партию…

— Вот видите… — смягчился Широков. — А вы их обуть не можете. Передайте личному составу полка, что вам будет предстоять большая задача, и я надеюсь, что полк выполнит ее с честью. А теперь прикажите, подполковник, пропустить меня.

Шофер включил свет, и машина двинулась дальше.

3

Не так часто удавалось командующему фронтом покинуть штаб и побывать в войсках. В часы, которые он проводил в подразделениях, он испытывал особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Вся большая работа штабников, весь личный труд его проступали в войсках в какой-то физически ощущаемой реальности. Ему казалось, что именно в войсках, в духе войск лежит основа всего того, что делает он. Намечая наступление, разрабатывая план операции, он как бы видел перед собой людей, которым придется все это выполнять, учитывал их физические и моральные силы.

И чем ближе бывало к наступлению, тем чаще Широков выезжал в войска, тем в более неожиданных местах фронта видели маршала. Все встречи, все разговоры как бы обновляя его физические силы, поднимали тонус жизни.

Короткий разговор в темноте с командиром гвардейского полка из армии Матвеева, так сдержанно ответившего о готовности солдат к бою, имел для Широкова особый смысл, подтверждавший его наблюдение, что войска уже проникаются наступательным духом.

Они приближались к переднему краю. Шофер выключил свет, осторожно на малом газу вел машину, но ее чаще и чаще встряхивало на выбоинах. Дорога становилась все хуже. Наконец, Широков услышал, как адъютант сказал: «Кажется, приехали». Справа темной стеной стоял лес, впереди проглядывалась возвышенность; она угадывалась потому, что над ней светлело небо, усеянное холодными яркими звездами.

Назаров ушел куда-то в темноту. Широков стоял один, лишь догадываясь о присутствии бойцов из роты охраны. Где-то впереди вдруг протрещала короткая торопливая пулеметная очередь, и тотчас послышался звук выстрела миномета. Широков, повернув голову, по особенному характерному звуку отметил, что это тяжелый немецкий миномет. Разрыв сверкнул на правом фланге. Опять все стихло, только хрустели веточки под ногами ближнего бойца.

Адъютант внезапно появился перед задумавшимся Широковым и тихо произнес:

— Разведчики живут на этой опушке.

— Ведите.

Двое неизвестных людей и адъютант шли по лесной тропинке, за ними Широков. Шествие замыкали автоматчики охраны. Кое-где, казалось, прямо из-под земли вылетали трещавшие в воздухе рои золотистых искр, смолистый дым вдруг заставлял жмурить глаза. Группа прошла шагов двести по лесу. Все остановились и расступились, пропуская Широкова. Он осторожно спустился по обитым земляным ступеням, открыл узенькую низкую дверь и остановился. Направо и налево шли общие нары, прямо под маленьким окошечком за столам, накрытым газетой, сидел старшина и что-то писал. Возле двери гудела большая печь, сделанная из железной трофейной бочки. Старшина поднял голову и нетерпеливо крикнул:

— Дверь закрывай!

Широков, нагнув голову, вошел в землянку. Старшина, еще не различая в темноте у двери, кто вошел, но по всему вдруг угадав, что это какое-то высокое начальство, пружинисто поднялся. Он увидел большие звезды на погонах Широкова.

— Встать! Смирно! — закричал он таким резким голосом, что с нар в проход посыпались люди, как спали, распоясанные, босые. — Товарищ командующий фронтом…

— Вольно, вольно! — сказал Широков, махнув рукой, и прошел к столу. — Кто тут живет? — спросил он, усаживаясь на шаткую скамью и облокачиваясь на ненадежный столик.

— Разведчики, товарищ маршал, — доложил старшина.

— Что же это вы, разведчики, дома греетесь?

— А мы, товарищ маршал, только вчера вернулись, — с фамильярной почтительностью, чутко угадывая добродушный тон маршала, ответил старшина.

— Ну, и удачно?

— Очень удачно, — радостно подтвердил старшина. — Офицера взяли.

Широков оглянулся. Солдаты, успев натянуть сапоги, подпоясаться, сгрудились, плотно стояли один к одному, жадно ловя каждое слово разговора.

— Назаров! — негромко позвал Широков, и солдаты расступились, давая пройти адъютанту.

Назаров поставил на стол ящик, где лежали маленькие картонные коробочки с наградными знаками. Широков взял одну из них, достал справку и прочел:

— Старший сержант Гладышев…

— Ранили его, вчера ранили, товарищ маршал, — торопливо и виновато откликнулся старшина. — В госпитале лежит.

Широков отложил в сторону эту коробочку и взял следующую — с орденом Красной Звезды.

— Горбылев!

К столу, раздвинув широкими плечами солдат, выдвинулся сержант. На правой щеке у него краснел глубокий шрам, на застиранной светлой гимнастерке резко выделялись восемь золотых и красных нашивок, полученных за ранения, блестела начищенная медаль. Широков взглянул на него, и глаза его задержались на могучей груди сержанта.

— Нашивки заработал, а наград не получил?

— Потому и наград мало, что нашивок много, — смело ответил сержант веселым голосом. Эту фразу он, очевидно, говорил не раз — так точно и четко звучала она, — Все в госпиталях лежал. Как бой, так опять в госпиталь за нашивкой.

Широков опять дружелюбно посмотрел на него.

— Давно воюешь?

— Начал у вас в армии под Москвой.

— Это когда же, в отступлении или в наступлении?

— И отступал у вас, и наступал, когда в сорок первом Ельню брали…

— О!.. — Широков улыбнулся, сощурил глаза.

Сержант стоял перед ним так свободно, словно разговаривать с командующим фронтом для него было таким же обыкновенным делом, как с командиром своего взвода.

— Много у вас таких старых солдат? — спросил Широков, откладывая в сторону коробочку с орденом Красной Звезды и оглядывая всех солдат.

— Где же многим быть? — словно удивляясь,