У нее в глазах стояли слезы, и Сторми захотелось броситься к ней и заключить ее в такие крепкие объятия, чтобы она никогда не смогла из них вырваться. Но в то же время какая-то рациональная частица его сознания задалась вопросом, будет ли это разумно. Его сбили с толку яйцо, гнездо и абсолютно лысая голова, и хотя у него не возникло никаких сомнений в том, что это действительно его мать, что-то удержало его от того, чтобы от всего сердца крепко ее обнять.

– Сторми! – снова окликнула его мать.

Вот как все будет, когда заслон падет? Можно будет беседовать с мертвыми, поддерживать отношения с теми, кого уже нет в живых?

И так ли уж это плохо?

Сторми так не думал. Смерть является причиной большей части скорби в мире, и если любимые и после смерти по-прежнему будут рядом, если призраки перестанут считаться чем-то сверхъестественным и жутким, если их больше не будет демонизировать религия и они будут приниматься лишь как некая другая форма бытия, – все эти горе, скорбь, страдания и печаль тотчас же исчезнут сами собой.

Вот только можно ли живым и мертвым общаться между собой?

Когда-то было именно так. До появления Дома.

Однако, как утверждает Биллингхэм, если б так продолжалось и дальше, мир уже давно был бы поглощен и перестал бы существовать.

«Это и есть рай?» – подумал Сторми.

Или ад?

А может быть, и то и другое?

В окно были видны другие здания того же неизвестного цвета, нескончаемая череда, подобная повторяющимся отражениям в зеркальном зале, уходящим в бесконечность в обоих направлениях.

Впереди была сплошная белизна.

Сзади царил непроницаемый мрак.

Это и есть загробная жизнь? Сюда попадают люди после смерти? Здесь все казалось каким-то маленьким и ограниченным, голым. Сторми до сих пор не особенно задумывался над тем, что будет с ним после смерти, и если б на него надавили, он, вероятно, ответил бы, что его головной мозг прекратит функционировать, и на том все кончится, он перестанет существовать. На самом деле он никогда не верил ни в небеса, ни в преисподнюю.

Но, очевидно, душа, дух, сущность человека продолжает жить и после смерти.

Вот только…

Вот только все это показалось Сторми каким-то унылым. Если б он представил себе загробный мир, то увидел бы что-нибудь более обширное, более роскошное, что-нибудь более соответствующее традиционным представлениям. Но если его мать умерла только ради того, чтобы превратиться в лысую женщину, высиживающую яйцо в гнезде в пустом доме…

Что ж, по сравнению с этим остановка головного мозга и прекращение существования выглядит не так уж и плохо.

Однако это чувство исчезло, как только Сторми, собрав свое мужество, направился к матери. Та снова позвала его по имени, помахала ему рукой, но по мере того как он подходил к ней ближе, она словно растворялась, становясь бестелесной. Ее тело задрожало, стало прозрачным, и когда Сторми подошел к гнезду, его мать воспарила вверх, присоединяясь к облакам вверху дома. Только теперь он рассмотрел, что это не облака. Это были души. Бледные тени имели лица, едва различимые глаза и рты, которые шевелились, меняясь вместе с их движениями.

Внезапно все как один облака, все души вылетели в окно в центральном фронтоне, вылетели в белизну, где превратились в радугу и исчезли.

Сторми ощутил прилив радости. Сознание того, что загробная жизнь не ограничена этими однообразными домами, что она охватывает мир, многократно превосходящий размерами все то, что он может видеть и воспринимать, наполнила его безмерным счастьем. Он с благоговейным восхищением обвел взглядом пустой дом.

Яйцо и гнездо остались на месте, и Сторми похлопал по яйцу ладонью. Оно оказалось теплым, кожистым на ощупь, и ему захотелось узнать, что внутри.

Но затем он подумал, что, наверное, ему лучше этого не знать.

Сторми осторожно обошел вокруг гнезда, изучая, ощупывая его, затем осмотрелся по сторонам. Других дверей, помимо той, в которую он прошел, больше не было, и, медленно обойдя по периметру просторное помещение без внутренних перегородок, Сторми снова вернулся ко входу в кабинет. Переступив порог, он закрыл за собой дверь.

Судя по всему, Биллингхэм говорил правду. Определенно, Дом находился на границе и, вероятно, держал эту границу закрытой.

Но хорошо ли это? Увиденное Сторми не было ни отвратительным, ни ужасным. Быть может, что-то в том мире и окажется таким, но не вызывало сомнений, что там далеко не все плохо.

У Сторми мелькнула мысль, что, быть может, Дом вовсе не нужно заселять людьми. Быть может, не случайно произошло так, что он на какое-то время остался без обитателей. Быть может, пришла пора открыть границы. Раньше он считал Потусторонний Мир плохим только потому, что ему так говорили. Да, страшно было представить себе существование в окружении мертвых, привидений, призраков и Бог знает кого еще, но все это объяснялось исключительно тем, что его приучили так думать. Может быть, на самом деле все должно быть именно так. Может быть, это и есть естественный порядок вещей. Может быть, неправильно как раз разделять эти два мира, и Дом выполняет противоестественную задачу.

Быть может, именно от Дома исходит зло.

Сторми оглянулся на закрытую дверь. Он вынужден был признать, что Дом не был таким уж святым местом. Семья Сторми развалилась. Ему самому говорили много лжи, а теперь его помимо воли удерживают пленником. И ради чего? Ради того чтобы Дом сохранил свои силы? Сторми покачал головой. Цель не оправдывает средства. Нельзя ради высшего блага совершать плохие поступки.

А с его точки зрения, все страшные, жуткие вещи, случившиеся в последнее время, были делом рук Дома.

Нет, неправда.

Они были делом рук Дониэллы.

Зло исходит от этой девочки.

И это действительно так. Когда имеешь дело с загробным миром, велик соблазн искать спасение в относительности моральных принципов, однако девочка является олицетворением зла в обоих мирах. Сторми не мог объяснить, откуда у него возникла такая уверенность, но все обстояло именно так, и внезапно он ощутил потребность покинуть кабинет, вернуться в гостиную, в обеденный зал – куда-нибудь поближе к Биллингхэму.

По всему дому разнесся мелодичный звон. Казалось, этот звук не имел определенного источника, а исходил отовсюду.

Дверь в кабинет открылась, и туда заглянул Биллингхэм.

– Примите душ, – сказал он. – Пришло время ужина. – Дворецкий усмехнулся. – У нас гости.

За столом в обеденном зале сидели несколько человек.

Лори изумленно застыла в дверях. Четверо мужчин расселись вокруг стола, оставив между собою незанятые стулья, словно каждому требовалось свободное пространство и все они опасались приближаться друг к другу.