Американские политики вполне соглашались в этом вопросе с европейскими авторитетами. Т. Парсонс подчеркивал превосходство Законодателя перед правителем-завоевателем: «Солона, Ликурга в Греции, Нуму в Риме помнят и почитают, в то время как обширные империи пришедших им на смену тиранов едва заслуживают нечеткого наброска на карте, а их великолепные троны давно рухнули в прах». Далее Парсонс перечислял необходимые качества Законодателя, вольно цитируя Ж. Ж. Руссо: беспристрастие; просвещенный ум, неспособный прельститься ни властью, ни удовольствиями, ни блеском богатства; знание человеческой природы; знакомство с конституционной теорией и историческим опытом всех стран[744]. Памфлет, подписанный «Бостонцами», отвечал на риторический вопрос: на кого можно возложить задачу создания Конституции? «Во-первых, на людей величайшей мудрости и честности, которые имеют столько же, если не больше, естественного, сколько и приобретенного разума и понимания. Во-вторых, на людей, которые не могут поддаться искушению установить политические различия в пользу какого-либо класса или группы людей. В-третьих, на людей, которые в тот момент, когда составляется Конституция, должны идти общими для всех людей жизненными путями и так же почувствовать каждый недостаток Конституции, как и любой другой человек. И, наконец, на людей, которые не уважают личность богатых и не презирают состояние бедных, но которые предпочитают справедливость и равенство всем вещам и пойдут на все, чтобы установить общие права человечества на самом прочном основании»[745].

И вот роль Законодателей должны были сыграть делегаты Конституционного конвента в Филадельфии. Джефферсон подчеркивал: «Пример исправления Конституции с помощью собрания мудрых мужей государства, а не собирания армий будет столь же много значить для всего мира, как прежние примеры, которые мы ему уже представляли»[746].

Как и конституции штатов, федеральная Конституция осмысливалась в терминах общественного договора. К соответствующим концепциям прибегали как федералисты, так и антифедералисты. Памфлет, подписанный «Бостонцами», четко выражал распространенное убеждение: «Эта система правления, когда она будет согласована, должна быть провозглашена общественным договором народа — и т. д. и должна быть неизменной во всех отношениях, кроме как собранием того же рода, как то, которое первоначально ее сформировало, назначенным для этой цели»[747].

Антифедералисты не оспаривали само понимание Конституции как общественного договора, но их беспокоили неопределенные, как им казалось, условия, на которых создавалось новое государство. Виргинец Р. Г. Ли рассуждал: «Если конституция или общественный договор расплывчаты и не контролируются, то мы всецело полагаемся на благоразумие, мудрость и умеренность тех, кто управляет делами правительства, или на то, что, вероятно, столь же неопределенно и ненадежно, на то, что народ, которому противостоит злоупотребление властью, сможет вырвать ее из рук тех, кто ею злоупотребляет, и передать в руки тех, кто будет ею хорошо пользоваться»[748]. Его нью-йоркский единомышленник под псевдонимом «Брут» конкретизировал претензии антифедералистов: «Принципы, на которых основывается общественный договор, должны были быть четко и ясно сформулированы, и должна была быть написана самая ясная и полная декларация прав»[749]. Следовательно, «нечеткость» общественного договора, беспокоившая противников Конституции, заключалась в отсутствии Билля о правах — эта тема еще будет рассмотрена ниже.

Субъект общественного договора определен в преамбуле к Конституции: «Мы, народ Соединенных Штатов»[750]. Т. е., по мнению «отцов-основателей» (конкретным автором формулировки был Гувернер Моррис), заключался договор между гражданами об образовании государства — pactum associationis. С точки зрения Р. Г. Ли, ситуация выглядела иначе: «В 1788 году народ Соединенных Штатов принимает федеральную конституцию, которая является основополагающим договором между ним и его федеральными правителями»[751], т. е. pactum subjectionis. Ли не ставил перед собой вопрос, который не разрешили и европейские теоретики: как возможно заключение договора с правительством, которое еще не создано?

Как и в более ранних конституциях штатов, договорная теория в федеральной Конституции подразумевала суверенитет народа. Уже приведенные слова преамбулы «Мы, народ Соединенных Штатов» констатировали, что именно народ — причем народ США как единого государства — является единственным источником Конституции и власти в стране. Как законодательная, так и исполнительная власть на федеральном уровне становилась выборной, чего не было в «Статьях Конфедерации»[752] и что давало избирателям хотя бы теоретическую возможность влиять на принимаемые решения. Дж. Уилсон воспевал народ-суверен в высокопарных выражениях: «Подлинное величество, независимый и беспристрастный избиратель стоит выше принцев, к нему обращаются с самыми гордыми титулами, его сопровождают самые пышные свиты и украшают самыми великолепными регалиями. Их владычество лишь производно, подобно бледному свету луны; его же владычество первично, подобно сияющему великолепию солнца»[753]. Впрочем, антифедералисты предпочитали более ясную формулировку. Одна из поправок к Конституции, предложенных в Род-Айленде, гласила, «что вся власть естественным образом принадлежит народу и, соответственно, происходит от него; что магистраты, следовательно, являются его доверенными лицами и агентами и всегда ему подчиняются»[754].