На этот раз Керри взял у меня письмо и перечитал его. Я смотрела на Керри, не говоря ни слова. Он закрыл глаза и потер их пальцами. Потом глубоко вздохнул и приоткрыл веки. Сквозь его ресницы блестели слезы. Я прижала его к себе.

Через минуту он отодвинулся, растирая ладонями мокрое лицо.

– Видишь, до чего ты меня довела? – пробормотал он, улыбнувшись.

– Ничего страшного. Ты девять лет копил в себе эти чувства. Когда-то они должны были вырваться.

Керри взглянул на скомканное письмо. Он расправил его на столе.

– Ей правда жаль, – сказал он. – Она раскаивается.

– Это хорошее начало, – заметила я мягко.

– Знаешь, я всегда думал, что она не хотела меня из-за Тома. Что она выбрала его, а не меня. Но это неправда. Мама выбрала Ронана. Она хотела, чтобы он был счастлив. Чтобы у него был отец. Она ведь знала, как мне было плохо, когда умер папа.

– Она сделала то, что считала самым лучшим для своего ребенка, – добавила я. Это очень напоминало мои собственные мотивы. – Но она не переставала тебя любить.

Керри кивнул.

– Она принесла свою любовь ко мне в жертву Ронану. Кто может ее в этом винить? Она правильно сказала – мне было семнадцать, и очень скоро я бы все равно ушел из дома. А Ронан был совсем маленький. Вот почему она выбрала его. Жаль только, что она наговорила мне все эти гадости. Я до сих пор не могу их забыть.

– Это была ошибка. Она сама так говорит. Будь у нее возможность, она бы все это изменила. Задним умом все крепки, правда?

– Мне нужно время, чтобы все это обдумать, – пробормотал Керри.

Он откинулся на кровать, уставившись на потолок. Я легла рядом с ним и обняла его за плечи.

– Ты не хочешь с ней увидеться? Поговорить?

– Не знаю. Может быть. Мне нужно привыкнуть к этой мысли, – ответил Керри. – Далеко не каждый мост легко построить.

– Чем больше мост, тем больше награда, – возразила я, думая о своем отце.

Мама удивилась, увидев меня в больнице утром, но я объяснила, что Керри согласился подменить меня в кафе.

– У него сегодня выходной, – сообщила я. – Вот я и пошла прямо сюда.

Мама посмотрела на меня так, словно видела в первый раз.

– Поверь, мне правда хотелось прийти, – добавила я. – Есть вещи, которые я хочу изменить.

Она сглотнула. Ее глаза влажно заблестели.

– Мы всегда делаем то, что должны делать, – произнесла мама, погладив меня по щеке. – Такая уж у нас судьба – у матерей и дочерей.

Она сказала это искренне и с сильным чувством. Мне показалось, что в ее словах был какой-то особый смысл, словно она хотела мне на что-то намекнуть. Я снова подумала о том, что может быть известно маме. Какую тайну она от нас скрывает?

– Мама… – начала я.

Я собиралась спросить ее о сейфе и о том, что в тот вечер случилось с папой. Но в этот момент отец громко застонал, и его ноги задергались, шурша по простыне.

Мы резко повернулись в его сторону. Мама взяла его за руку и назвала по имени: она делала это каждый раз, когда он начинал приходить в себя.

– Джим? Джим, это я, Мэри. Ты меня слышишь?

Я подошла с другой стороны кровати. Веки отца были полусомкнуты. Казалось, он с трудом пытался их поднять. Его мутный взгляд бродил из стороны в сторону. Пересохшие губы покрылись трещинками. Он двигал ртом, словно что-то пережевывая.

– Хочешь воды, папа? – спросила я.

Я налила воду в бутылку, похожую на детский поильник. У него была крышка и длинный носик, чтобы пациент мог пить, не поднимаясь с койки. Папа смотрел на меня так, словно не понимал, что я здесь делаю. Он взглянул на протянутую ему бутылочку, взял носик в рот и начал сосать. Проглотив воду, он слегка скривил губы и, как ребенок, снова потянулся к горлышку.

Мы с мамой переглянулись. В голове у нас вертелся один и тот же вопрос: как сильно кома могла повлиять на его умственные способности? После третьего глотка папа отвернулся в сторону. Я решила, что это хороший знак. Он понимал, что хочет пить и что нескольких глотков достаточно.

Папа попытался заговорить, но его голос был слишком грубым и хриплым. Он издал только какой-то свистящий звук.

– Не надо разговаривать, – остановила его мама. – Ты в больнице. Помнишь, что с тобой произошло?

Голос мамы дрожал. Она сильно нервничала. Отец едва заметно кивнул и что-то пробурчал. Очевидно, это был ответ: он помнил.

Папа попытался поднять правую руку. Это потребовало от него больших усилий, но он все-таки оторвал дрожащую руку от кровати и указал на маму костлявым пальцем. Его брови нахмурились, и он стал что-то говорить, но его голос срывался от слабости и напряжения. Он прохрипел что-то невнятное и в изнеможении уронил руку на постель.

Мама поправила одеяло, хотя в этом не было никакой необходимости. Она выглядела растерянной.

– Тебе нужно отдохнуть, Джим, – сказала она наконец. – Не спеши. Все хорошо, и тебе не о чем волноваться.

Я напряженно всматривалась в отца, ожидая какой-нибудь реакции.

– Папа, – позвала я. – Папа, это я, Эрин. – Он перевел взгляд на меня. Я продолжала: – Я вернулась из Англии, потому что тебе было плохо. Мы все о тебе беспокоились.

Я попыталась улыбнуться, надеясь, что это поможет установить контакт. Отец не ответил, но продолжал на меня смотреть. В прошлом этот пристальный взгляд – «убийственный», как я его называла, – пугал меня до смерти. Мне сразу начинало казаться, что я сказала или сделала что-то не так. Этот мрачный взгляд для меня был хуже всякой ругани и оскорблений. Теперь я его вспомнила и невольно спросила себя, в чем провинилась на этот раз. Может, ему не понравилось, что я пришла к нему в больницу? Мне хотелось многое ему сказать, но мама была рядом, и я не решалась говорить в ее присутствии.