Он подошел к письменному столу и сел за него, поставив рядом стакан. Ему казалось, матушка сейчас выйдет из кабинета.

Но этого не произошло.

Наоборот, она выдвинула стул и села напротив.

Гэвин предпочел бы ее не замечать. Но он знал, что она этого не позволит.

— Почему ты принял такое решение?

Гэвин почти произнес: «Потому что я потерял единственного человека, который для меня что-то значил». Но вместо этого он сказал:

— У меня нет времени.

— Да, но, насколько я понимаю, у тебя есть время для театра. Разве не сегодня премьера пьесы твоей любовницы? Не смотри на меня с таким изумлением. Разумеется, я об этом знаю. Об этом говорит весь Лондон. Неужели ты думаешь, что я могу не знать о твоих увлечениях? Мне задали уже столько вопросов об этой пьесе, что ты даже представить себе не можешь. Люди округляют глаза. Не только из-за того, что эта женщина стала твоей любовницей, но и из-за ее пьесы, которую ты поддерживаешь.

— Почему же? Разве они считают, что пьеса — плохое вложение капитала?

— А ты считаешь, хорошее?

— Собственно говоря, да. Миссис Петтиджон очень талантлива. Поддерживать ее — честь и удача для меня.

— Бейнтон, так не делается. Женщина не может быть театральным постановщиком.

— Эта женщина может. — Он поднял стакан.

Герцогиня посмотрела на него так, как может смотреть только мать на своего сына.

— Ты с ней порвал, не так ли?

Гэвин, поставил виски на стол, так и не сделав глотка.

— На самом деле она порвала со мной.

Вдова вздернула подбородок.

— Порвала с тобой? Она сошла с ума?

— Она самый разумный человек из всех, кого я знаю.

Герцог почувствовал ее испытующий взгляд, словно она тщательно взвешивала его слова, пытаясь определить, что он недоговорил. В этот миг Гэвин мог глядеть куда угодно, только не ей в глаза. Он ее разочаровал. Он знал, что она думает. И все-таки, Господи, его сердце было разбито.

Да, его сердце. Он часто думал, есть ли оно у него вообще. Пока другие совершали глупости, стараясь понравиться женщинам, Гэвина занимали только его обязанности и ответственность. Он считал, что они сходят с ума и им не хватает здравого рассудка.

Теперь Гэвин сам хотел бы, чтобы он не был таким ответственным, не был так связан по рукам и ногам честью и ожиданиями семьи.

Герцогиня величественно поднялась со стула.

— Сегодня вечером я иду туда вместе с тобой.

— Ты же не любишь театр.

— Нет, если не считать некоторых пьес Шекспира. Однако эта пьеса — твое вложение капитала. А ты — мой сын. Думаю, это будет проявлением семейной солидарности.

— В этом нет необходимости.

— Тогда пойми, что мне самой необходимо быть там сегодня вечером.

— Зачем? — осторожно спросил он.

— У меня есть на это свои причины. У нас, женщин, есть чутье в таких вещах. Имоджин тоже пойдет. Может, мы обе тебе понадобимся.

— Чтобы я не сделал какой-нибудь глупости? Я же говорил тебе…

— Мы идем туда, Бейнтон. — И с этими словами она выплыла из комнаты.

Сара проснулась неотдохнувшая, разбитая и с такими опухшими глазами, что их было больно открывать.

Сегодня премьера ее пьесы. Она мечтала об этом дне, работала ради него, но вместо восторга она глядела на пустую половину кровати, не зная, сможет ли встать.

И все же она нашла в себе силы вспомнить то, чему научилась за все эти годы, — выживать и никогда не сдаваться.

Едва сползши с кровати, она отбросила волосы на спину и подошла к умывальнику. Плеснув на лицо холодной воды, она поглядела в зеркало. Отражение в нем ей не понравилось. Она выглядела старой и проигравшей…

В ее пьесах всегда побеждала любовь… Но не в жизни. Не в ее жизни.

Какое счастье, что Шарлен нашла свою любовь и счастлива. Может быть, поэтому Сара сняла доспехи и позволила себе надеяться?

— Какое ужасное слово — «надежда», — пробормотала она отражению.

«Он сказал, что любит тебя, — прошептал ей на ухо темный ангел. — Он обещал, что ты всегда будешь в его сердце. Оно твое, и никогда не будет принадлежать другой женщине».

Сара опустила руки в холодную воду умывальника и подержала их там, радуясь, что может чувствовать что-то еще, кроме страдания, и отвергая свою боль, молившую ее смириться и удовлетвориться крохами, которые предлагал ей Бейнтон.

Она знала лучше. Она видела, как ее мать доверяла одному любовнику за другим. В конце концов люди возвращались к своей жизни. Верх одерживала та женщина, с которой были связаны обязательства, обещания.

Обещания, которые Бейнтон не имел права давать ей.

— Я смогу это вынести, — пообещала она самой себе. — Моя пьеса будет иметь успех, и я смогу жить дальше без него.

А Бейнтон получит свою женушку, которая едва окончила пансион, и кучу противных ребятишек. Сара же не просто выживет — она была намерена процветать.

С такими мыслями она приехала в театр, когда не было еще часа дня. Как всегда в день премьеры, вся труппа уже была на работе. Костюмы тщательно осматривались. Актеры репетировали последние фрагменты пьесы. Работники сцены проверяли веревки, а к декорации, изображавшей деревенскую местность, добавлялись последние штрихи.

В театре было множество мелких дел, которые требовали внимания Сары и отвлекали ее мысли от Бейнтона. Она помогла расставить сиденья в партере. Она лично подмела все ложи, мысленно благодаря Джеффа и Чарльза за то, что они знали, на что тратить деньги, — обитые тканью изящные стулья и вся обстановка лож могли соперничать с лучшими театрами.

Ее дорогая, любимая подруга леди Болдуин пришла пораньше — она обещала помочь с продажей билетов. Бывшая актриса, она понимала, что самое главное. Высокого роста, не меньших размеров вширь, леди Болдуин обожала шляпки с пышными перьями и яркие узоры тканей.

Сара еще никогда и никого не была так рада видеть, как ее. Она призналась леди Болдуин, что они с герцогом расстались. Леди обняла ее.

— Мне так жаль, — сказала она Саре. — Я надеялась, что ваша история будет похожей на нашу с Берти.

Ее покойный муж Берти был одним из ближайших советников короля.

— Мне казалось, из вас получится великолепная герцогиня.

— Мне не нужен титул, — сказала Сара. — Мне нужен только он.

— Знаю, моя голубка, — сочувственно сказала леди Болдуин. — Но титул — тоже неплохая вещь.

Ее рассудительное замечание рассмешило Сару.