ней. Тот ее безграничный восторг – одно из моих любимых воспоминаний из нашей жизни с Гейбом. Тогда я была так захвачена этим зрелищем, что не сняла ни одной фотографии, запечатлев счастливые мгновения только в памяти, где образы кружатся в вихре печали и чувства потери. Помню, как заснеженные деревья показались мне самыми прекрасными на свете. Мне нравилось, как на их ветвях лежит пушистая белая масса, будто толстый слой сахарной пудры на печенье-хворосте кофейного цвета. Все темное и грязное было скрыто под снегом, по крайней мере, в тот момент, а чистая белая круговерть вселяла чувство покоя и свободы.

Эван увидел, что я смотрю в окно спальни, и прикоснулся к моему лицу. Он сказал, это хорошо, что мне нравится снег, ведь в Нью-Гэмпшире его предостаточно. Он купил мне и Саванне пухлые парки и удобные сапоги на меху, еще до того как мы согласились переехать, и они быстро стали нашей повседневной одеждой. Пришлось привыкнуть надевать кучу вещей перед каждым выходом на улицу, зато возвращаться в тепло нашего дома посреди леса было теперь вдвойне приятней.

Я никогда не думала, что снова смогу полюбить, но кто об этом думает, выходя замуж за школьную любовь? Моя любовь к Эвану была не такой яркой и жадной, но она служила мне якорем, сердце снова наполнилось и успокоилось. Я и вообразить не могла, что перееду на другой конец страны, чтобы избавиться от прошлого, однако когда мы приехали сюда, все встало на свои места.

Я никогда не забуду мужа и нашу совместную жизнь. Только вот женщины, которая когда-то вышла за него замуж, больше нет, ее унесло штормом, как хрупкую лодочку.

Конечно, я по-прежнему хранила ее воспоминания. И ее секреты. Они звенели в карманах моей новой жизни, мягко напоминая, что не все долги можно выплатить деньгами, но когда берешь чужие деньги, навеки остаешься должником.

А еще они напоминали, что следует быть благодарной. Потому что я получила второй шанс, мой изумрудный лес, вместе с единственным человеком, который по-настоящему меня знает, со всеми моими тайнами.

И этот шанс я не упущу.

Эван

Первым делом я уволился.

Мое письмо Джеку было коротким, только по делу.

«Начиная с этого момента, я больше не работаю твоим личным адвокатом». Я отправил имейл с телефона, сидя у больничной койки Холли. Я не покинул свой пост, пока не убедил ее переехать ко мне в квартиру на пляже.

Это не было романтическим предложением. Поначалу. Мне пришлось добиваться ее любви. Я знал, что вещами ее не купишь, – ей с лихвой хватило новеньких сияющих вещей. И мне пришлось искать другой способ.

Я начал с того, что отдал ей и Саванне свободную комнату в моей квартире – ничего лишнего, никаких условий. Я больше не работал на Джека и теперь посвятил себя им – вставал в пять утра, чтобы отвезти Саванну в школу, набивал холодильник их любимой едой и оставлял ужинать в одиночестве.

Примерно через месяц я приехал домой, и стол был накрыт на троих. Холли часто готовила то лазанью, то тушеную говядину и оставляла еду на плите, накрывая фольгой, но до того дня никогда не приглашала меня сесть за стол вместе с ними, а я никогда не просил. А в тот вечер они меня ждали. Мы поужинали по-семейному, передавая друг другу через стол блюда с салатом и овощами, пока все не наелись. Я не ужинал так с самого детства.

После ужина она попросила меня прогуляться с ней. Мы вышли на прохладный вечерний воздух, она взяла меня за руку, и я обвил пальцами ее ладонь, стараясь не сжимать слишком сильно.

На прогулке она сказала, что не была ни с кем, кроме мужа. Она произнесла это как извинение, но я пообещал, что мы не будем торопиться. Она ничего мне не должна. И тогда она повернулась ко мне, обняла за шею и встала на цыпочки, чтобы поцеловать. Я постарался быть не слишком пылким, целуя ее в ответ, мягко положил руку ей на талию, но сдержал порыв притянуть ее к себе. Это случилось позже тем же вечером, когда она пришла ко мне в комнату в одной только футболке, которую сняла прямо у двери, когда я откинул одеяло и подвинулся, чтобы она легла рядом.

Холли извинилась за то, что не знает, как действовать дальше, и я показал. Чуть позже она расплакалась и снова извинилась. Я решил, что она уйдет, но она не ушла. Я не обнимал ее, когда она спала, но когда проснулся, наши руки соприкасались. Я поцеловал ее и сказал «доброе утро», и она поцеловала меня в ответ. Потом она спросила про Нью-Гэмпшир и сказала, что хотела бы его увидеть. То ли она хотела больше обо мне узнать, то ли сбежать от того, что знает о себе. Наверное, и то, и другое. На осенних каникулах Саванны мы полетели туда через всю страну и больше не вернулись.

Мы никому не рассказываем историю нашего знакомства. «Через друзей», так мы обычно говорим. Холли простила меня за то, что я вклинился в ее жизнь, пытаясь защитить другого человека, а я всю оставшуюся жизнь буду стараться простить себя.

Наверное, со стороны выглядит так, будто я ее спас. И в каком-то смысле так и было.

Но и она тоже спасла меня.

Энди

Я получил свой миллион долларов.

Через две недели после пожара Джек заплатил за сценарий, и ко Дню благодарения на моем счету оказалась полная сумма.

Начало съемок назначили на весну. Как только все узнали, что я работаю с Джеком Кимболлом, мой телефон начал разрываться от звонков. Таков уж Голливуд. Продав сценарий Джеку, я не стал писать лучше, но все продюсеры, прежде отвергавшие мои сценарии, вдруг выстроились в очередь на покупку. Мое имя, стоявшее в титрах рядом с именем Джека, превратило меня из чужака в своего, и передо мной распахнулись все двери.

С легким смущением я вынужден признать, что скандал вокруг семьи Джека пошел на пользу моей карьере. Что там говорят об известности? Пусть даже о тебе говорят гадости, лишь бы говорили. После того как Логана арестовали за то, что газеты назвали «любовью, превратившейся в пылающую ярость», имя Джека было у всех на устах. А заодно и мое. Казалось бы, связь с поджигателем и возможным убийцей должна отпугнуть людей, но это Голливуд. Здесь лучше быть тем, о ком говорят, чем приличным человеком. А Джек