— А… при чём здесь…

— С того момента, как Ландариэль и Раметрия увели свой народ на Мрекское болото, никто и никогда не слышал, чтобы пленные… дайна-ви пели последнюю песню. Среди солдат до сих пор гуляют слухи, что сама Лайоли лишила их музыкального дара, свойственного любому из нашего народа. За отступление от Кодексов. Слухи эти достаточно популярны, хотя у самой Видящей никто, конечно, не спрашивал. Однако… — он запнулся, но всё же договорил, — после всего, что я увидел и услышал на пороге Колыбели, готов принять, что это просто слухи, а нежелание исполнить последнюю песню — следствие изменившихся традиций новой молодой расы.

Терри-ти дёрнулся было высказаться, хотя Линно-ри попытался удержать его на месте, положив руку на плечо, но его опередила Ира.

— Естественно, это ложь!

Герцог резко поднял голову. Затылок защекотало вниманием. Промелькнула паническая мысль, что опять лезет не в своё дело. Мало ли какие причины у дайна-ви скрывать свои таланты. Но сейчас все вокруг ждали её объяснений, и она, глубоко вздохнув, тихо произнесла:

— Я слышала, как поют дайна-ви. За весь народ судить не берусь, но то, что слышать довелось, оставило воспоминания на всю жизнь. Я не знаю их языка, а тогда и на всеобщем пары слов связать не могла, потому не скажу, про что были те песни, но они… помогли мне выжить. И жить дальше. Я никогда не слышала ничего подобного, ничего, способного так внушать мужество!

Тишина длилась долго. Когда она осмелилась поднять глаза, герцог и ставленник выглядели растерянными, как и прочие эйуна. Видимо, власть слухов над их умами была не столь незначительной, как они пытались показать. Пристыженно она посмотрела на дайна-ви, но ни тени недовольства не заметила на их лицах. Терри-ти так вообще сиял торжеством.

Неожиданно Лэтте-ри встал из-за стола, приблизился и, положив руку ей на плечо, спросил Альтариэна:

— Есть цавга?

Герцог, едва усмехнувшись, кивнул и, пробежав глазами по свисающим, как гирлянда с балкона, любопытным музыкантам, махнул рукой одному из них. Тот исчез за балконной дверью и скоро появился из двери для слуг, прижимая к себе свой инструмент так крепко, будто его сейчас отберут насовсем. Но ослушаться не посмел и по кивку ставленника протянул его дайна-ви.

Этот струнный инструмент отличался от того, что использовал одарённый в Ризме, был крупнее. Ира слабо разбиралась в разновидностях гитар, но ближе всего эта походила на классическую, разве что струн пять, а не шесть или семь. По-честному, она бы не отличила лютню от мандолины, но что-то родное угадывалось в этой плавно изогнутой деке. Слуги по кивку ставленника подтащили поближе высокую лавку, Лэтте-ри, ни на кого не обращая внимания, устроился на ней и, аккуратно уложив на коленях «гитару», тронул струны, проверяя настройку. Чуть подкрутил колки и заиграл.

Под своды зала полилась знакомая Ире песня. Та самая, что он часто пел, когда она пребывала в беспамятстве и выздоравливала в лазарете. Сильный баритон отскакивал от стен и потолка, вливаясь в уши собравшихся, невольно заставляя сердца биться чаще. Она услышала знакомые и незнакомые одновременно слова, и её глаза закрылись сами собой. Песня на языке дайна-ви. Теперь уже точно. Это не резкий всеобщий, и не испытание для языка и горла вроде речи эйуна. Сколько воспоминаний связано с этой мелодией! Плавная и тягучая, как река с водоворотами, чистая и свежая, как первое утро зимы. Защемило сердце. Картины прошлого, осознание ценности жизни, первые победы и поражения, первая борьба, первые отношения… Восприятие сердцем, а не разумом.

А музыка… Самое поэтичное выражение, обозначающее виртуозное владение гитарой, которое когда-либо слышала Ира, звучало как «гитара плакала». Но теперь, когда с непривычной для её слуха музыкой сплёлся голос Лэтте-ри, на память моментально пришла строка из другой песни. «Пой, моя гитара, пой! Как люблю я голос твой!»[12]. Гитара не играла и не плакала. В умелых руках она обрела собственную жизнь, свой голос, который благодарно присоединился к баритону дайна-ви, сливаясь с ним в один шедевр.

К поющему Лэтте-ри, погружённому в игру с головой, подошёл Терри-ти и присел у его ног прямо на пол, положив сложенные, слегка дрожащие руки ему на колени. На следующем куплете голосов стало уже два, и зал перестал дышать. Робкий и слегка дрожащий, полный искреннего чувства голос Терри-ти украсил ровное и сильное исполнение Лэтте-ри, как морозный узор окна.

В зале, не стало врагов и союзников. Здесь властвовала Музыка, что не знает границ, потому с лёгкостью разрывает их. И когда прозвучало последнее слово, оно повисло в воздухе среди глубочайшей тишины, чтобы обрушиться вниз вместе с потоком разорвавших её рукоплесканий.

Долго не стихающие, они замолкали постепенно и внезапно. Людям и эйуна потребовалось время, чтобы вспомнить, кто перед ними пел. А вспомнив, они обрывали улыбки. Восторженность стекала с лиц, руки замирали, и в ошеломлённых взглядах начинал плескаться только один вопрос: «Как так могло выйти?!»

Лэтте-ри и Терри-ти поднялись и замерли, не ожидая такой реакции от публики и откровенно не зная, что с этим делать. Привычно окаменели лицом, словно стараясь поглубже спрятать эмоции.

Альтариэн пришёл в себя первым. Он встал и произнёс ровным голосом:

— Дайна-ви, сегодня мы получили подтверждение, что Видящая не карала ваш народ. Перед её лицом я беру назад свои слова, приношу извинения за своё неверие и, как и принято в таких случаях, склоняюсь перед талантом её последователей.

— Я не одарённый, ваша светлость, — Лэтте-ри впервые обратился к Альтариэну так.

— Нет на свете музыканта, не хранимого Лайоли. С даром или без, но то, что мы слышали, — это шедевр, создать и исполнить который не всякому по силам. Видящая не простит тому, кто, будучи свидетелем в этом зале сегодня, посмеет после очернить талант ваш и вашего народа.

Последние слова он произнёс с едва заметным нажимом, заставляя гостей осознать, что дело серьёзно, прошёлся взглядом по столам, будто хотел запомнить все лица.

— И всё же… — подал голос ставленник, — как так вышло, что наши потомки забыли обычай последней песни?

— Смена приоритетов, — рубанул словами Линно-ри, не поднимаясь из-за стола.

— Такая же, как и с брачным законом? — уточнил Альтариэн.

— Нет, ваша светлость. Брачный закон был изменён ради выживания. Не измени мы его, сейчас нас не было бы на картах. Отказ от обычая последней песни — дань нашей гордости. Признание нового имени. Эйуна поют, чтобы доказать свою верность законам чести