И ставленник молчал. Это было решение, подобное тому, что принимал Варин Раслинг о «пытке совестью». Легко было бы игнорировать подобную провокацию, сидя в кабинетах, но перед лицом толпы и своё лицо приходилось держать. Дайна-ви уже не раз удивляли окружение. Нищие — они бросают камафы вместо монет. Отрезанные от внешнего мира — знают законы не хуже тех, кто их написал. Рабовладельцы — не забывают, что их рабы живые и имеют собственную волю. Шкатулки с противоречиями. И судя по всему, сейчас вскроется очередное. Медленно, словно выверяя каждый шаг на льду, ставленник поддался на провокацию, хищно раздув ноздри, ища подвох и способ снова оказаться на твёрдой земле.

— Я сомневаюсь в этом, но мне любопытно, что же такого мы бы не могли выполнить по отношению к… таким же потомкам Первых, как и мы сами.

— Мы — молодая раса. Наш возраст и зрелость исчисляются иначе. Вам бы пришлось привыкнуть к этой разнице. Признать меня и других подобных мне дайна-ви достигшими зрелости. У вас и сейчас рвётся с языка слово «юноша». Но по нашим законам я не просто вырос, я стал мужчиной. Принял клеймение, знал женщин, прошёл не одну битву без наставника, некоторыми вылазками руководил сам. Мне доверяют душевное здоровье как младшие стражи, так и наставники. А значит — зрелый. Или, как любят выражаться перевёртыши, — матёрый.

— Допустим.

— А значит, по вашему Кодексу я достаточно зрел, чтобы требовать удовлетворения моей мести. Ваш закон не оставляет выбора, обязывая вступить со мной в бой убийцу моих родичей! Я доказал свои слова. Потому что сомневаюсь, что вы дали бы добро на поединок, признав меня равным, а дуэль — дуэлью справедливости.

Лэтте-ри дёрнул друга на себя, хватая за плечи и с едва сдерживаемым ужасом вглядываясь в глаза. И побледнел, столкнувшись с непрошибаемым упрямством.

— Дуэль справедливости? — Дринтаэцель не счёл нужным скрывать скепсис. — Старинная традиция поединка, где достойного и правого определяет его исход? Битва насмерть, кровью смывающая обиду и оскорбления?

— Да. Та самая дуэль, исход которой приравнивается к суду Великой Матери. Или этот обычай уже остался в прошлом за три тысячи лет?

— Нет. Он до сих пор начертан в дуэльном Кодексе. Но уже многие годы мне не доводилось слышать о состоявшихся дуэлях справедливости. И от кого же вам хотелось бы получить удовлетворение? — ставленник обвёл глазами зал, отмечая про себя усмешки соотечественников, которые не верили, что молодому мужчине придёт в голову вызвать кого-то на смертельный поединок.

— А вы готовы признать, что я имею право вызова?

— Это сложный вопрос… и мне хотелось бы знать, кто…

— Я готов признать право вызова, — как гром средь ясного неба вклинился в диалог Альтариэн, повышая голос, чтобы услышал каждый.

Почти все в эту минуту усомнились в надёжности собственного слуха.

Герцог медленно поднялся со своего места, аккуратно сдвинул кубок и, уперев пальцы в столешницу, произнёс:

— Я, Свет Леллы, голос тану Кальтаэна, готов признать право вызова для дайна-ви Терри-ти по отношению к любому эйуна достаточного возраста. Поездка в Каро-Эль-Тан дала мне некоторое представление об обычаях наших… потомков. Они ставят на теле метки зрелости, и я могу свидетельствовать, что все трое присутствующих на нашем пиру дайна-ви носят их. Мне также довелось увидеть их в бою. Не вижу причин для отказа.

— Но ведь это означает признать эти отбросы равными! — сорвался пожилой эйуна из ближней свиты ставленника. Неужели… ваша светлость, — он буквально выплюнул этот титул, — пойдёт на подобный шаг? В былое время за такое сразу бы…

— Что «сразу бы»? — нахмурился Альтариэн, осаживая того взглядом, но старик оказался с характером.

— Трибунал. С обвинением в предательстве!

— В былые времена, возможно, так и было бы. Но нынче есть Сестрино слово и воля Карающей. Которая не только взяла молодую расу под защиту, но и объявила многие поступки той войны преступлением перед её вечно закрытыми глазами. Сожжение при Аварте одно из них.

Старик посерел. Видимо, с этим событием в его семье было связано что-то страшное. Шепотки набирали громкость, будто рой, собирающийся покинуть улей.

— И сейчас мы можем обвинять друг друга сколько угодно, но это грызня заключённых за тюремными стенами. Ибо в её глазах мы виновны. Мы. Преступники.

Его собеседник сжал кулаки. Ставленник дотянулся до него через стул и тронул за рукав, привлекая внимание и покачивая головой. Старик глубоко вздохнул и наклонил голову, пряча полыхающую ненависть от зрителей под неровно постриженной чёлкой. И Ира, которая наблюдала эту перепалку вблизи, не могла бы поручиться, кого упёртый старик ненавидит больше — дайна-ви или герцога.

— Противоречия между нашими народами уже столь глубоки, что либо их предстоит принять, либо уповать на божий суд, — продолжил меж тем Альтариэн. — Великая Мать и Карающая рассудят исход поединка. Потому я признаю право Терри-ти на вызов! Условий ставлю лишь два: этот пир посвящён исключительному событию — приезду в Карраж вестницы. Мне бы не хотелось, чтобы сей праздник был омрачён исходом дуэли. Посему противники могут выбрать любой день, кроме сегодняшнего. И любое оружие, кроме шейба-плети. Терри-ти, вас устраивают эти условия?

Дайна-ви смотрел на герцога ошеломлённым взглядом, который через мгновенье налился такой непередаваемой благодарностью, будто ему предложили мешок поруха размером с ворота Карража в дар, а не право на смертный бой.

— Согласен, — хрипло сказал он. — Конечно, согласен!

— Тогда назовите нам имя того, у кого требуете удовлетворения.

— У убийцы моего отца, его матери и моей подруги детства. У того, кого в нашей общине зовут Приходящей Топью. Я вызываю на дуэль справедливости виконта Саланталя!

Глава 13

Дуэль

В дверь настойчиво постучали.

Ира глубоко вздохнула, вжала пальцы в раму окна и, не оборачиваясь, крикнула:

— Входите!

Голос подвёл, сорвавшись на последнем слоге. Она услышала скрип открывшейся и тут же — хлопок закрывшейся двери. Стук набоек на подошвах сапог вколотил несколько новых гвоздей в её и без того разыгравшуюся мигрень, пока вошедший подходил сзади.

— Вы ненавидите меня за моё решение, не так ли? — тихо спросил Альтариэн.

Ира резко выдохнула, не оборачиваясь, прошла к кровати и села. У неё не хватало сил смотреть, и рта бы не раскрывала, будь на то её воля, но она понимала, что говорить придётся.

— Не понимаю. Совсем не понимаю, — прошептала она. — Зачем? Зачем это вам? Зачем это им? Неужели мало было смертей?!

Гул в ушах нарастал. Он поселился там ещё со вчерашнего вечера. Начался вызовом на дуэль,