Стрижка «боб» впервые появилась задолго до эпохи джаза, с которой ее чаще всего ассоциируют в наши дни. Первоначально это была детская стрижка-унисекс, которую переняли несколько смелых женщин из богемы. В отличие от других рассмотренных нами примеров, «боб» был исключительно женским фасоном. Хотя короткие стрижки 1790‐х годов и длинные волосы 1960‐х годов носили и женщины, вызов, который эти прически представляли для господствующей нормы, в основном исходил от мужчин. В случае «боба» оппозиционная политика самопрезентации была полностью воплощена в женском образе. Одной из первых короткие волосы стала носить Эллен Дарвин, невестка известного натуралиста Чарльза Дарвина. Ее племянница вспоминала о ней как о современной интеллектуалке, она была курильщицей и смело «обрезала свои жесткие черные волосы»[450]. Эллен безвременно скончалась в 1903 году, и по тем временам ее выбор стиля был нетрадиционным и смелым, что ставило ее в авангард новых способов осмысления женственности. Среди чуть более поздних (и более широко известных) обладательниц коротких волос можно назвать французскую актрису Эву Лавальер. В 1911 году ее подстриг знаменитый парикмахер Антуан для роли, в которой сорокапятилетняя Эва должна была сыграть героиню в возрасте восемнадцати лет[451]. Еще одной изобретательницей «боба» была американская танцовщица Ирен Касл, которой приписывали введение этого фасона в Соединенных Штатах, хотя, что соответствует покрову тайны, скрывающей происхождение «боба», рассказы расходятся в том, когда именно и почему она обрезала волосы[452]. Сопровождаемая отголосками детства, но при этом облюбованная столь женственными законодательницами моды, стрижка «боб» с самого начала ассоциировалась с молодостью, авангардом, а также с телесным началом. В высокой моде начиная с предвоенного периода также видны проблески этого стиля, полностью проявившегося десятилетие спустя. На модных иллюстрациях демонстрировались фигуры моделей в тюрбанах, из-под которых виднелись пряди коротких завитков (ил. 6.7). Некоторые даже изображены с гладкой «шапочкой» волос, обрамляющей аккуратную андрогинную головку — воплощение блестящей и обтекаемой эстетики ар-деко, стрижка модерности.

Контраст с прическами и женственностью XIX века был колоссальным. Исчезла степенная и дородная красавица эдвардианской эпохи, ее сменила более миниатюрная фигура помоложе. Вместо того чтобы укладывать волосы в пышную куафюру, их аккуратно подстригали или завивали в прилегающие к голове завитки (ил. 6.8 и 6.9). Страсть викторианцев и эдвардианцев к женским волосам привела к появлению фасонов причесок, формировавшихся из постижей (накладных волос), валиков и украшений, — изобилие, которым не могли похвастаться все женщины от природы, создавалось за счет парикмахерского мастерства и искусственных дополнений. Современники вспоминали об увлеченности волосами, захватившей умы в то время. «В девятисотых годах, — писала Гвен Равера (1885–1957), — нужно было громоздить на голове отвратительные кочки и бугры из волос поверх валиков или каркасов». Леди Вайолет Харди также вспомнила модную «пирамиду из волос, которая, если вы таковой не обладали, приобреталась: подкладки под волосы, чтобы придать им объем, были у всех, и из‐за них головы приобретали неестественно большие размеры». Она и ее сестра, наделенные своими собственными роскошными, густыми волосами, отказывались использовать такие подкладки, но при посещении подруг, которым повезло меньше, были поражены, увидев, сколько накладных волос и подушечек девушки «сбрасывали» во время расчесывания[453]. После такого изобилия и ухищрений переход к коротко подстриженным волосам должен был казаться революционным.

Ил. 6.7. Довоенные фасоны, указывающие направление дальнейшего развития моды. Прическа, аккуратно обрамляющая голову, часто с тюрбаном, как на этой модной иллюстрации 1913 года, была характерной чертой нового образа

Ил. 6.8. Камилла Клиффорд (1885–1971). Ок. 1905. Благодаря своим роскошным формам и густым, поднятым в высокую прическу волосам она была знаменитой красавицей эдвардианской эпохи. Клиффорд прославилась как «девушка Гибсона», воплощение женского идеала, каким его представил на иллюстрациях Чарльз Дана Гибсон

С началом Первой мировой войны, однако, возник контекст, в котором практичность и сдержанность более коротких волос вступили в свои права. Для женщин, замещавших на рабочих местах мужчин, или ухаживающих за ранеными, или просто справляющихся с повседневными тяготами военного времени, отказ от гипертрофированной женственности пришелся как нельзя кстати. Военные дневники Синтии Асквит (ил. 2.15) показывают, как могли измениться оценки и ожидания в отношении причесок. В 1915 году, когда ее невестка коротко подстриглась, Синтия написала, что стрижка «идет ей, как и всем другим, но я не знаю, действительно ли мне она нравится. Я думаю, что она все равно выглядит немного странно или неприятно — наводит на мысли о тюрьме, болезни или суфражистках». Однако год спустя она отметила, что стрижка подруги сделала ту «поразительно красивой и привлекательной». И еще через год, когда художник сказал ей, что у нее викторианские волосы, она записала в дневнике с самоиронией: «Трудно быть таким анахронизмом»[454]. Однако с окончанием военных действий, по крайней мере некоторые выражали мнение, что женская мода должна вернуться к довоенным формам, точно так же как сами женщины вернулись из «мужской» сферы профессиональной деятельности к домашним занятиям. Амбивалентность, ощущаемая в отношении зарождающегося образа современной женщины, сформулирована в следующем модном прогнозе для «женщины послевоенной эпохи», опубликованном всего через неделю после Дня перемирия: «Женщины снова станут женственными», — гласил он.

Ил. 6.9. Камилла Клиффорд. 1916. Трансформация идеала. Корсет и соблазнительные изгибы Клиффорд оставила в прошлом, сменив их на более простые вертикальные линии. Хотя ее волосы по-прежнему длинные, они уложены в простой пучок на затылке, а лента позволяет создать впечатление коротких прядей. Несмотря на то что снимок сделан через одиннадцать лет после более ранней фотографии (ил. 6.9), Клиффорд выглядит здесь намного моложе