Как ошибочен был этот прогноз! Викторианская женственность навсегда ушла в прошлое, и, несмотря на неоднократные заявления о том, что дни «боба» прошли, когда на горизонте забрезжили «ревущие двадцатые», слухи о его смерти оказались сильно преувеличены. Вместо этого короткие стрижки распространялись с головокружительной скоростью, и, по мере того как они превращались из эксцентричного стиля в массовую моду, произошла мобилизация общественного мнения, возникало сопротивление. Пока короткие стрижки для женщин всех возрастов захватывали весь мир — от Новой Зеландии до Нью-Йорка, от Бирмингема до Пекина, — за ними следовали публичные споры и дебаты. По поводу стрижки «боб» разгорелся конфликт.

Как мы уже видели, с самого начала ассоциации «боба» были недвусмысленными. Этот фасон стрижки дал визуальное выражение модерности и новому типу женственности. Он вызывал ассоциации с молодостью, спортом и быстро развивающейся технологической новинкой — автомобилем. Ехать в автомобиле с открытым верхом в качестве пассажира или водителя было намного проще с «бобом», перехваченным лентой, чем с пышной высокой прической, набитой валиками, дополненной шиньонами и увенчанной шляпой с широкими полями. Для отважных первопроходцев, таких как, например, первая женщина-пилот Амелия Эрхарт, взлет над облаками в очках-авиаторах поверх короткого «боба» был прямой дорогой в будущее (ил. 6.10). Для женщин, чьи приключения были более приземленными, «боб» был удобным и практичным. Было широко распространено мнение, что такая стрижка экономит время и нервы, а также, не требуя частых визитов к парикмахеру для поддержания формы, служит эмблемой равенства, легко доступной для всех и недорогой в уходе. Вместо роскошных локонов «домашнего ангела» — викторианского идеала женщины — «боб» был фасоном для занятой работающей женщины XX века, эмансипированной, образованной и рациональной. Такая стрижка также соответствовала новому стилю одежды, перекликаясь с более короткими подолами и лаконичной практичностью послевоенного платья (ил. 6.11). Длинные, сложно причесанные волосы, однозначно принадлежавшие прошлому, в ансамбле с одеждой, столь решительно устремленной в будущее, выглядели бы абсурдно. Боб также резонировал с современными достижениями в области гигиены. Точно так же как общественность, информированная о микробной теории и пользе мытья, отказалась от бороды и щетины, теперь публика приветствовала чистоту коротких волос на женских головах. Снова и снова легкость и частота, с которой их можно было мыть, приводились в качестве преимуществ: короткая стрижка была «аккуратной, практичной, нежаркой и гигиеничной»[456]. Резюмировать значение «боба» для его сторонниц, возможно, лучше всего удалось Мэри Гарден, всемирно известной певице, которая подстригла волосы уже после пятидесяти лет. Хотя Гарден считала короткую стрижку практичной и идущей к лицу, о более глубинных следствиях «боба» она рассуждает в категориях едва ли не откровения:

Ил. 6.10. Коротко подстриженная Амелия Эрхарт, образец для подражания для современной женщины. 1928

Ил. 6.11. Модная иллюстрация. 1922. Простой прямой силуэт, короткие подолы и короткие волосы для активной жизни

Тем не менее разговор также включал голоса тех, для кого «боб» символизировал антиутопическое будущее. Для них модерность означала рост уровня безработицы, демобилизованных и травмированных солдат, ищущих работу, распространение контрацепции и снижение рождаемости[458], а также еще свежие болезненные воспоминания о поколении, уничтоженном на полях сражений. В таком контексте концепция независимой работающей женщины была менее оптимистичной, и ее короткие волосы служили громоотводом для этого более общего беспокойства. В следующем газетном сообщении 1924 года мы можем уловить ощущение, что мир перевернулся с ног на голову: «Женщины вторглись во все заветные мужские вотчины: они подстригли свои волосы и избираются в парламент, становятся юристами и свечниками». Автор рисует картину нового мирового порядка при «равноправии полов», предупреждая, что, если женщина только что одержала над мужчиной верх в суде, а затем выиграла у него в теннис, она не должна более ожидать от мужчин какой-либо привычной галантности, ранее выказываемой «слабому полу». Поэтому, объяснял он далее, находясь в метро, «я буду часто втайне восхищаться мужчиной, который спокойно сидит, пока рядом стоит суровая молодая женщина с „бобом“»[459].

Неудивительно, что «боб» — и еще более короткие стрижки «фокстрот» и «Итон» — считался мужеобразным. Волосы при такой стрижке, если не делалась челка, обрезались по одной линии. «Фокстрот» — фасон, который появился вскоре после «боба», предполагал объем сзади — что привычно для нас, но перед озадаченными современниками представала женщина с еще более короткой, сужающейся книзу мужской стрижкой. «Итон», появившийся примерно в середине десятилетия, был самой мальчишеской из всех причесок, чьи гладкие линии создавались парикмахерскими ножницами, щелкавшими в непосредственной близости от головы, и производили намеренно андрогинное впечатление. Тем не менее с этой «бесполой» женщиной и ее мужеобразными волосами был тесно связан подчеркнуто сексуальный образ «амазонки». В новой версии старой как мир жалобы заимствование мужских стилей женщинами также было истолковано как гиперсексуальное — мягкая женственность сменилась хищной смелостью. Иными словами, стрижку «боб» носили женщины «провокационного типа»; она была «лихой». Девушка, которая ее носила, не стеснялась в выражениях, была способна преследовать мужчину и просто «ждала, чтобы бросить ему смелый вызов взглядом и улыбкой»[460].