В Новгороде немедленно начались торжества — до полуночи звонили колокола, в церквях и монастырях начались молебны. На следующий день к Ивану прибыл новый гонец с более подробными новостями о победе, «…и государь воевод жаловал добре». Как жаловал царь своих ратников — из разрядной книги известно, что «…государь прислал к бояром и воеводам з золотыми Офонасья Олександровасына Нагово…». 9 августа в Новгород доставили пленного Дивей-мурзу. Теперь уже окончательно стало ясно, что гроза над Русской землей миновала. 11 августа по приказу царя наряд, находившийся в лодьях в готовности к немедленной отправке во Псков, был выгружен обратно на берег — эвакуация отменялась. 17 августа Иван покинул Новгород и отъехал к Москве, а 30 августа 1572 г. в столицу из Новгорода была отправлена государственная казна — опасность миновала.

Под самый занавес Молодинской эпопеи произошли еще два события, как бы поставившие итог этому тяжелому и полному тревог году. В конце августа Девлет-Гирей прислал Ивану Грозному своего гонца Шигая (Шах-Али) с грамотами от себя и своих сыновей Мухаммед-Гирея и Адыл-Гирея. В своем послании хан, пытаясь сохранить лицо после сокрушительного поражения, писал русскому царю, что он де всего лишь хотел при личной встрече получить наконец ответ — даст Иван ему, крымскому «царю», Астрахань или же нет. «Хотенье мое было: с тобою на въстрече став, — писал крымский «царь» московскому, — слова не оставив, переговорити… И ныне по прежнему нашему слову, меж нами добро и дружба быв, Казань и Асторохань дашь, — другу твоему друг буду, а недругу твоему недруг буду; от детей и до внучат межь нами в любви, быв роту и шерть учинив, нам поверишь». В том, что под Москвой произошло многодневное кровопролитное сражение, хан обвинял самого Ивана, который де уклонился от встречи и послал воспрепятствовать благим намерениям крымского «царя» своего воеводу Воротынского. В итоге некоторые горячие татарские богатыри, видя, что за ними идет московское войско, «серца своего не уняв, на серцо свое надеяся», вступили с ними в бой. Обещая Ивану свою дружбу и союз в обмен на Астрахань и Казань, Девлет-Гирей угрожал, что если де Иван откажется, то тогда ему не останется иного выхода, как «с недругом твоим, с королем (видимо, хан еще не знал того, о чем был осведомлен Иван, о смерти Сигизмунда II. — П.В.), в дружбе быв, и зиму, и лето на тобя учну ходити…, однолично мы о тех городех до смерти своей тягатися нам того у вас», потому как если два этих мусульманских юрта «…не возмем, — и нам то грешно: в книгах у нас так написано: для веры однолично голову свою положим».

Однако попытки хана приуменьшить размеры поражения, представить окончившееся для него сокрушительным разгромом многодневное побоище лишь незначительной схваткой, никак не влиявшей на расстановку сил, сложившуюся после московского пожара 1571 г., не имели успеха. Ханский гонец встретил в Москве весьма холодный прием. «До указу» его держали в Боровске, а затем 4 сентября Иван принял его в подмосковном селе Лучинском «на крестьянском дворе», причем Иван даже не спросил, как это было принято дипломатическим протоколом, о здоровье «брата своего» крымского «царя», а привезенные грамоты велел передать дьяку А. Щелкалову. Хан, очевидно, понимал, что его прежние требования будут отклонены в Москве. Поэтому он дал Шигаю инструкции пойти в случае необходимости на уступки — у московского государя де земли много, так почему бы Ивану не дать ему всего лишь два города, тем более что он, Девлет-Гирей, сделал даже больше, чем его прадед Мухаммед-Гирей 50 лет тому назад («яз де деда своего и прадеда ныне делал лутчи»)? В конце концов, если уж Иван не желает отдавать оба города, то хотя бы пусть одну Астрахань вернет, «…для того, что ему (Девлет-Гирею. — П.В.) соромно от брата своего от турского, что он с царем и великим князем воюетца, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего не учинит…»

Иван проигнорировал новые татарские предложения, демонстрируя тем самым, что теперь, после Молодей, ситуация радикально переменилась и теперь не крымский хан, а он будет диктовать условия нового соглашения между Москвой и Бахчисараем. И его правоту явочным порядком поспешили подтвердить Большие ногаи. Дин-Ахмед-бий, убедившись в том, что Девлет-Гирею не удалось одолеть Ивана и что последний отнюдь не склонен идти на какие-либо уступки, поспешил отложиться от неудачливого крымского «царя» и начал искать милости московского государя, тем более донские казаки при поддержке московских ратных людей совершили успешный набег на ногайский город Сарайчик и пограбили ногайские улусы. Хан же отказался помочь ногаям в их беде.

Да и сам крымский «царь» понимал, что ему сейчас не до организации нового нашествия на Русь. Его запросы были лишь попыткой сохранить лицо, но на большее у него сил уже не оставалось. Примечательно, что в 1573 и 1574 гг. на южной границе было относительно спокойно. Нет, конечно, татары не отказались полностью от попыток разжиться ясырем, однако предпринимавшиеся отдельными мурзами набеги не шли ни в какое сравнение с походами самого хана в 1571 и 1572 гг.

Конечно, в Москве на всякий случай держали порох сухим, и в 1573 г. в ожидании нового большого похода крымского «царя» с началом весны, как обычно, расписали воевод по украинным городам, а 15 апреля на «берег» были отпущены «большие» воеводы князь М.И. Воротынский и М.Я. Морозов с 5 полками. Одновременно были посланы наказы украинным воеводам о том, как им надлежало действовать в случае, если неприятель большими силами предпримет попытку вторжения в русские земли. Однако татары ни весной, ни летом так и не появились, воеводы разместничались, и Иван устроил чистку командного состава береговой рати, отозвав в Москву «больших» воевод и переменив большую часть остальных. Лишь в сентябре небольшая татарская рать во главе с «царевичами» подошла к рязанским землям «…и з берегу за ними ходили бояре и воеводы князь Семен Данилович Пронской с товарищи. А ходили до Ведери-реки за Михайловым городом и тотар не дошли и пошли опять по своим местом. А было дело наперед тово украинным воеводам князю Данилу Ондреевичю Нохтеву Суздальскому с иными украинными воеводами».

Как видно из разрядной записи, набег татар был отражен силами одних только украинных воевод, выступивший же им на помощь князь С.Д. Пронский, 1-й воевода большого полка «берегового» разряда «с товарищи» (этот факт свидетельствует, что в Москве к известию о появлении татар отнеслись более чем серьезно) неприятеля не застал. На всякий случай в Москве была составлена роспись воевод и полков «как береженье учинить на осень до зимы для приходу на государеву украину крымским большим воинским людям»”.

Весной следующего года Иван сам выступил в Серпухов со своим полком, а затем вдоль «берега» были развернуты основные силы «берегового» разряда, причем в его состав вошел наряд и «обоз» (надо понимать, что из Коломны был доставлен на «берег» гуляй-город, отлично зарекомендовавший себя в кампанию 1572 г.). Судя по масштабу весенних 1574 г. военных приготовлений, в Москве ожидали большого похода Девлет-Гирея. В всяком случае, литовские «шпеги» доносили оршанскому старосте Ф. Кмите о том, что 3 татарских «царевича» с «великим войском» в начале весны встали на «Овечьих Лужах», готовясь к походу на Москву, и, ожидая их нападения, Иван Грозный был вынужден развернуть вдоль Оки большое войско.