— Девственницы, — трагическим голосом произнесла Мэри Хопкинсон.

— Девственницы? — Миссис Брэдли посмотрела на хозяйку с благожелательным любопытством. Мэри Хопкинсон кивнула:

— Ты очень скоро все об этом узнаешь. Конечно, когда я тебя приглашала, я понятия не имела. В смысле, я бы ни за что тебя не стала впутывать.

— Расскажи все сначала. Я вся внимание и интерес.

— Ну, все это началось с элефсинских мистерий. Понимаешь, Элефсин отсюда всего в тридцати милях, и дорога идет вдоль старого Священного Пути. Рудри прошел по ней в некоем паломничестве. Конечно, мы оба несколько раз ездили туда на машине, но именно пешая прогулка, мне кажется, подействовала на него. В общем, он пришел очень уставший, весь вечер спал в своем кресле, а потом вдруг прямо посреди ночи говорит: «Интересно, что это были за мистерии на самом деле?»

Я что-то проворчала в ответ, потому что все-таки если он весь вечер проспал, то я нет, и на время мы эту тему оставили. Но наутро он к ней вернулся, причем достаточно энергично.

— И что это были за мистерии?

— Никто на самом деле не знает. Но Рудри думает — или говорит, что думает, — если соблюсти все условия, то можно будет выяснить.

— Тебе это не кажется сомнительным, дитя мое?

— Да просто безумным! Весьма маловероятным! Но ты же знаешь, каков он. Так что теперь его ничего не удовлетворит, кроме этого смехотворного путешествия. И все дети должны ехать, и он послал за Александром Карри и его двумя детьми. А ведь Кэтлин Карри всего двадцать лет. Еще два года назад она училась в одной школе с Миган. И она слишком, слишком красивая, чтобы слоняться по Греции с кучей молодых людей, не считая греков, которым, моя милая, можно верить, только если они уже настолько стары, что не интересуются девушками!

— Это очень тревожно и притом любопытно, дитя мое.

— Абсолютная наглость, аморальность и совершенно кошачья натура, Беатрис!

— Чудесно, — ответила миссис Брэдли с сухим смешком. — Это мы говорим о Кэтлин Карри или о греках?

— Так что я хочу, чтобы ты поехала, потому что он не ограничится Элефсином, если я хоть что-то в нем понимаю, — продолжала Мэри Хопкинсон, не обратив внимания на бестактный вопрос.

— Я должна буду опекать Кэтлин и Миган? — спросила миссис Брэдли, потратив еще секунду на размышления о неоднозначности последней фразы хозяйки.

— Боже избави, нет, конечно. У них для этого есть отцы и братья. Нет, меня волнуют больше всего мальчики. После бедного Рудри, конечно.

— Мальчики?

— Айвор, Кеннет Карри и этот малыш, которого везет с собой семья Карри. Ты же знала его мать, Беатрис, ну наверняка ведь? Паттерсон его фамилия. Она вышла замуж снова после этого страшного несчастья. Помнишь ее? Очень умная девочка и с самообладанием.

— Я помню. Только не знала, что у нее был ребенок.

— О да. Рожденный после смерти отца. Никто ни минуту не думал, что он выживет. Ему месяц назад исполнилось одиннадцать. Веснушчатый и очень серьезный. Очень милый. Очень умный мальчик. Кажется, я слышу Рудри. Беатрис, прошу тебя, ты ничего не знаешь. Он захочет тебе все рассказать, а потом может предложить тебе ехать — сделай вид, как будто ты заинтересована.

— Но зачем мальчикам ехать с ним?

— Я не очень понимаю, как их можно будет не взять. Разумеется, они совершенно одичают, но не вижу, как этому можно помочь. Нет, я не против, чтобы одичал Айвор, но чувствую свою ответственность за Кеннета и маленького Стюарта — ты знаешь, как трудно с чужими детьми. Как бы то ни было, Рудри… ой, тише! Вот он идет. Ты подведи его к разговору на эту тему. Или нет, не нужно, он и так только об этом и думает.

Сэр Рудри Хопкинсон был высоким светловолосым седеющим мужчиной с глазами визионера, руками и плечами кузнеца и роскошными усами викинга. Поздоровавшись с миссис Брэдли, он тут же бросился обсуждать нечто относящееся, очевидно, к предполагаемой экспедиции.

— Я уговорил молодого Армстронга поехать с нами и фотографировать, — объявил он жене, — и Дмитрий Микалос тоже едет.

— Мне оба этих молодых человека не нравятся, — сказала Мэри Хопкинсон, но эта ремарка ее мужем никак замечена не была. Обернувшись к миссис Брэдли, он продолжал:

— Мы едем в Элефсин, Беатрис, оттуда в Эпидавр, посмотреть, что можно сделать с культом Асклепия, бога врачевания. Потом в Микены ради Гомеровых жертвоприношений, оттуда опять сюда, потом переезжаем в Эфес, если не покажется лучше вернуться в Нафплион и оттуда морем. В Эфесе, конечно, мы воскресим почитание Артемиды.

— Я думаю, куда лучше было бы оттуда поездом в Коринф и к Микенам подойти с севера, — сказала Мэри Хопкинсон. Она подошла к окну и выглянула между пластинами жалюзи. — Кажется, эти дети не торопятся в Фалер.

— Болтаются в ожидании Беатрис. А где Гелерт? — спросил сэр Рудри.

— Насколько я понимаю, он в музее.

— Как, опять? Я был бы рад его участию в этой экспедиции. Он совсем закис. Ему надо на солнце и свежий воздух, — ответил его отец.

При этих словах Гелерт вошел в комнату. Это был высокий молодой человек, не слишком напоминающий внешностью своих родителей, потому что если сэр Рудри походил чем-то на льва, а Мэри была просто приятной крупной женщиной с темными волосами и широкой дружелюбной улыбкой, Гелерт смахивал на гончего пса. Волосы длинные, но тщательно убраны со лба. На носу — пенсне. В основном, как решила миссис Брэдли, для имиджа, потому что, когда отец вышел, он уселся возле стены читать книгу с мелким плотным шрифтом, а пенсне повисло на конце муаровой ленты.

— И как вам мысль об этой экскурсии, дитя мое? — спросила миссис Брэдли, когда он отложил книгу: мать вышла из комнаты, и ему пришлось минуту или две занимать гостью.

— Даже не знаю. Вы едете, тетя Беатрис?

— Меня не приглашали.

— Пригласят. Нас всех в это втянут. Идея смехотворная, но прогуляться будет весело. Греция — решительно самая некомфортабельная из всех европейских стран. Гостиниц нет, тучи насекомых, высокие горы, бездорожье, трудный язык, несъедобная пища — я это обожаю.

— Я тоже, дитя мое. Однажды я прошла пешком от Темпейской долины до Спарты.

— Ужас какой! То есть я хотел сказать, здорово. Расскажите, как это было? Как вам Дельфы? И как вы поладили с собаками?

— Как Шлиман. Села и помолилась Зевсу Олимпийцу.

— Восхитительно! Вы серьезно? — Молодой человек водрузил пенсне на нос. — Да, вижу, что вы серьезно.

Разговор продолжался, и миссис Брэдли отметила про себя, что вид у Гелерта усталый и напряженный. Беседу прервало появление Мэри Хопкинсон.

— Милый, если ты хочешь умыться, то иди, — сказала она сыну. — Ланч будет через пять минут. Беатрис… кстати, Гелерт, — добавила она, — ты мог бы посмотреть, не приехали ли… а, нет, не надо. Вот они.