– Беги! – кричу я Эшеру.

Он уже понимает, что я делаю. Мы бросаемся бежать как раз в тот момент, когда динамит взрывается.

За нами в ступенях зияет дыра, такая широкая, что она мешает роботам следовать за нами. Они толпой скапливаются у края, собираясь прыгать через дыру.

– Вставляйте их! – слышу я крик Эшера. Хэмми и Рошан берут два шарика и засовывают их в слоты по обеим сторонам двери.

Роботы ползком пробираются через дыру в ступенях. Теперь они несутся к нам.

Дверь распахивается. Хидео хватает меня за руку. Роботы уже почти добрались до нас.

Хэмми, а за ней Рошан, прыгают в проход. Хидео толкает меня следом. За нами один из первых добравшихся роботов хватает Эшера за руку, его металлические пальцы крепко сжимают запястье. Он бьет робота в грудь ногой, и когда тот ослабляет хватку, бросается к двери. Хидео едва успевает забежать и наглухо захлопывает дверь, как раз в тот момент, когда роботы прыгают на нее.

Мы падаем на землю. Мое сердце колотится так сильно, что я хватаюсь за грудь, словно это поможет мне дышать.

– Ну, – выдыхает Эшер, встречаясь с нами взглядом. – Это что-то новенькое.

Хидео вздрагивает, прислоняясь к двери. Теперь его лицо призрачно-бледное. Это отражение того, как он выглядит в настоящей жизни, и я знаю, что он слабеет от потери крови. По его изображению пробегают небольшие помехи: оно мерцает, прежде чем снова обрести четкие контуры.

Я касаюсь его руки. У нас кончается время, а его рана – наши тикающие часы. Он слабо мне улыбается, но это больше похоже на гримасу. А потом кивает на новое место, в которое мы попали.

Хэмми тяжело вздыхает и устало облокачивается о Рошана. Я чувствую, как трясутся руки. Осмотревшись, я понимаю, что мы сидим внутри светящегося белого пространства, без стен и потолка. Где мы?

Мои мысли прерывает резкий вздох Эшера. Я поворачиваюсь и вижу, что он сжимает свою руку в том самом месте, где его коснулся робот. Его глаза закрыты.

– Эш, – говорит Хэмми. – Ты в порядке?

Эшер не отвечает. Его рука дрожит, а лицо бледнеет. Внезапно его глаза широко распахиваются – радужная оболочка не обычного голубого цвета, а пугающего серебряного.

Пустой белый мир вокруг нас мерцает. Внезапно мы оказываемся внутри дома – перила из витого железа, пуансеттии в горшках, осколки разбитого стекла на полу из твердого дерева.

Я инстинктивно отшатываюсь. Хэмми тянется к Эшеру, но я отдергиваю ее назад.

– Не прикасайся к нему, – предупреждаю я.

– Что с ним случилось? – спрашивает Рошан.

Хидео уже все понял.

– Когда робот-охранник дотронулся до Эшера, Ноль нашел путь внутрь.

Ноль прорвался сквозь коды Эшера и попал в его разум. Должно быть, это мир, созданный из его Воспоминаний.

Мы в ужасе наблюдаем, как этот мир продолжает разыгрывать одно из Воспоминаний Эшера. Мальчик, спешащий по ступенькам, не Эшер, а его брат Дэниел, которого легко узнать по светло-каштановым волосам и пронзительным голубым глазам. Спустившись, он с силой толкает коляску Эшера и та врезается в заднюю стену.

– Куда, черт возьми, ты теперь направляешься? – говорит ему Эшер. Он выглядит моложе, словно это случилось восемь или девять лет назад.

Дэниел ему не отвечает. Вместо этого он поворачивается и направляется на кухню. Голос Эшера становится сердитым.

– Знаешь что? Не хочешь, не говори. Мне не нужно знать о твоей жизни всё, тебе ведь плевать меня.

Услышав эти слова, Дэниел оборачивается. Он так похож на Эшера, его глаза горят тем же пламенем.

– Тебе не нужна моя забота, – огрызается он. – Разве ты не получаешь достаточно внимания?

– Если ты игнорируешь развод родителей, это не значит, что этого не происходит.

– А ты что делаешь? Играешь в Warcross в комнате?

Глаза Эшера сужаются, а его выражение лица внезапно становится холодным и суровым.

– А чем ты занимаешься? Может у тебя есть местные фанаты, но зато мои победы приносят еду на наш стол.

Кажется, это бьет по Дэниелу с такой силой, что Эшер колеблется, сжимая губы. Он понял, что зашел слишком далеко.

Дэниел подходит к Эшеру, ставит руки на подлокотники коляски и наклоняется к лицу брата.

– У тебя никогда не получится, – говорит он. – Ты никогда ничего в этом не достигнешь. Ты продолжаешь бросаться в эту бесполезную игру, словно серьезно считаешь, что тебя выберут «темной лошадкой».

Эшер не отвечает. Он просто откатывает коляску, заставляя Дэниела сделать шаг назад, и поворачивается к брату спиной.

Мне хочется выбраться из этого места прямо сейчас – снять эти линзы и увидеть убежище вместо этого искаженного мира разума. Я не хочу знать, что где-то там Эшер сидит в своем кресле, больше не понимая того, что происходит вокруг него.

Моя рука все еще лежит на плече Хэмми. Она кажется такой напряженной, что может сломаться.

Хидео встает.

– Если хотите вернуть его, нам нужно идти дальше.

Я отвожу взгляд от пустых глаз Эшера и отворачиваюсь. Мы идем дальше.

Вскоре мы натыкаемся на другую дверь, парящую в пустом белом пространстве. Я первая касаюсь ручки и осторожно поворачиваю ее и захожу, остальные следуют за мной.

Мы выходим на шумную, забитую людьми и омытую дождем улицу Токио. Я сразу же узнаю это место – станция Сибуя рядом с тем перекрестком, за которым я наблюдала из окна своего отеля. Мы стоим рядом со статуей Хатико, возле которой собираются люди в ожидании друзей. Вокруг нас движется толпа.

Я моргаю, сбитая с толку этой переменой. Люди повсюду: прячутся под цветными зонтами, под масками и шляпами, они одеты в пальто и сапоги, на их глазах тени. Машины поднимают волны брызг, проезжая мимо, а над всем этим возвышаются яркие рекламные щиты, на которых улыбающиеся модели, держат в руках лосьоны и крема.

Возле меня Хэмми слегка расслабляется. Я тоже это чувствую, словно мы здесь, а не в разуме Ноля, блуждаем по иллюзии. Хидео обменивается со мной быстрым предупреждающим взглядом.

Рошан хмурится, рассматривая картину перед нами.

– Это неправильно, – говорит он.

Только когда он произносит это, я понимаю, что тревожит и меня. Картинка не совсем точная: некоторых магазинов здесь нет, а часть из них расположены не в том порядке, как на реальной улице. Такое впечатление, что Ноль – или Сасукэ – не мог вспомнить ее в точности.

Но больше всего выделяется то, что никто из прохожих не разговаривает. Мы слышим лишь шорох ботинок, шум машин и гул реклам. Здесь, должно быть, тысячи людей, но никто не произносит ни слова.

Я тяжело сглатываю. Хидео вытягивает руку, советуя нам держаться ближе друг к другу.