Помыть и убрать посуду, нарезать бак овощей для утреннего корма скотине, которой по зиме не хватает скудной травы и сена, прибрать рабочий стол, протереть полы — монотонная кухонная работа располагала к неспешным мыслям, и Валя любила это тихое время. Оттирая чугунную сковородку, девушка прикидывала, какие дела кроме каждодневных нужно сделать завтра и не забыла ли что из сегодняшних. Валя с удовольствием работала, позволяя мыслям произвольно сменять друг друга, — ей нравилось наводить порядок после долгого дня.

Если сейчас быстро управиться со всем, то у неё ещё останется время на новую книгу, которую недавно привёз Клаус. Валя уже довольно уверенно читала по-немецки и с интересом осваивала имевшуюся в доме не очень большую, но разнообразную библиотеку. Мысли перескочили с хозяйственных мелочей на чтение. Что за книгу привёз Клаус? Марта говорит — хорошая, жизненная. А она, Валя, даже заглянуть не успела ещё. Интересно, какие книги есть в домах других бауэров? Или только детские учебники и «Mein Kampf»?[103]

Всё же Клаус и Марта — не обычные крестьяне. Первые профессии и университетское образование сказываются — вон какая библиотека на ферме. Валя уже знала, что раньше семья жила в городе, Клаус был учителем, а Марта работала в библиотеке университета. Конечно, днём здесь никого не увидишь просто так с книжкой, да и к вечеру уже ни у кого не остаётся сил на долгое чтение — крестьянский день длинен и тяжёл, а подъём утром ни свет ни заря. Но всё же детям Марта перед сном читает вслух и сама что-то успевает почитать, а Басти вообще таскает с собой книжку везде, даже в поле. Марта сердится: книги пачкаются, а он чуть перерыв — за книгу.

Валя улыбнулась, вспомнив, как летом они гуляли с малышами у реки и она перепугалась, не увидев на лугу Басти. А тот мирно спал в тенёчке на берегу, положив голову на книжку. Надо же — какой упорный. Уверен, что станет врачом, и читает о медицине и о живой природе всё, что находит…

В её мысли неожиданно проникла мелодия, которую напевал Клаус. Он нередко пел за работой, у него был приятный и точный голос, но песен этих Валя не знала и обычно не запоминала. А тут… знакомая мелодия и будто не из этой жизни… Валя прислушалась. Слов она не знает… или знает?.. нет, точно не знает. Странно: песня немецкая, а от неё будто домом повеяло… Дедушка! Вот кто пел эту песню! Но ведь он пел по-русски? Или нет?

— Что это вы поёте? — спросила Валя, когда Клаус уже мурлыкал просто мелодию, без слов.

— А, это… Это я ещё на фронте выучил. На той, Великой войне. Её тогда часто у нас в окопах пели. Вообще-то говорили, что она британская, но наши её тоже все знали — по-немецки. Она называется «Долог путь до Типперери».

«Долог путь до моей деревни» — вдруг вспомнила Валя слова русского припева.

— Мой дедушка её пел. По-русски. Он тоже воевал в ту войну, его ранило в 1916 году. Получается, наши солдаты её тоже знали?

— Это не удивительно. Ваши могли и раньше её узнать и перевести. Русские тогда были союзниками англичан, а Германия — их общим врагом.

— Тогда откуда вы её знаете?

— В наших окопах её узнали под Рождество 1914 года. Знаешь, ведь Рождество у всех в Европе общее. И у нас на фронте в сочельник вдруг обе стороны перестали стрелять друг в друга.

Клаус указал Вале на стул напротив, мол, садись, поговорим. Валя передвинула поближе к столу корзину с овощами, бачок для корма и доску и села так, чтобы, нарезая овощи, всё же видеть Клауса.

Постукивая молоточком по заклёпкам на ремнях, которые чинил, хозяин продолжил:

— Сначала договорились, что прекратят огонь, чтобы убрать и похоронить убитых, которые на нейтральной полосе остались. Ну, мы разобрали каждая сторона своих. У нас даже погребальная служба была вроде как общая. А потом на нейтральной полосе вдруг откуда ни возьмись ёлка рождественская! Кто первый поставил — не знаю. И оказалось — она не одна, несколько в разных местах. Украшены, конечно, чем придётся, но всё же… и свечи вокруг поставлены. Ну и мы стали вдоль линии окопов свечи зажигать. Смотрим — англичане тоже. И тут наши как запоют «O Tannenbaum»! А англичане в ответ — то же на своём языке! У них тоже эта песня есть. И пошли в гости друг к другу. Линии окопов были недалеко — мы даже голоса слышали с вражеской стороны. Ну мы и ходили друг к другу, вместе пили и ели что было, вместе пели. И командиры ничего сделать не могли. Говорят, по всему фронту это происходило.

— Как же так? С врагами?!

— С врагами, Вальхен, с врагами, — улыбнулся Клаус. — У нас даже слово появилось специальное: фратернизи́рунг[104]. И наши солдаты, и британские в большинстве своём не очень-то хотели воевать. Среди нас было много крестьян. Им бы домой, на землю. А тут — война в основном на чужой земле, непонятно за что. Я, например, был на фронте на территории Франции и ещё — где нынешняя Польша. Что я там забыл? Я думаю, та война для всех простых людей была непонятно за что. Нам, конечно, вожди говорили, что если мы не будем воевать, то англичане, русские и французы разорят Германию и страны не будет… Но знаешь, ещё когда жаркие бои, когда ты в атаку идёшь, когда в тебя пушки палят — ты как-то веришь. Думать-то некогда. Ура-вперёд-в-атаку и всякое такое. А когда начинается позиционная война… И люди неделями сидят в окопах напротив друг друга. Иногда в какой-нибудь сотне метров. И сырость, холод, крысы, вши, с едой плохо. Поневоле начинаешь думать: зачем она тебе, эта чужая земля? За что ты воюешь?

— Подождите, но ведь мой дедушка — он же не с англичанами вместе служил. Ну, союзники, да… но он никогда не говорил, что они рядом были.

— А он тебе не говорил, как на Пасху в пятнадцатом году русские с немцами братались? А в других местах — англичане с немцами. У нас тогда Пасха совпала — ваша, православная, и европейская. И все после своих пасхальных служб как получили пайки праздничные, так и пошли друг к другу. Тем более что у нас с едой было плохо, с хлебом. А тут сложили вместе все пайки, поделили и пили-ели вместе, пели вместе кто что знает. Правда, потом нам это не мешало выполнять команды и обстреливать друг друга. И с русскими, и с англичанами. Но всё же мы понимали, что они такие же люди, как мы. Вот видишь, и песни у нас образовались общие.

— А как вы думаете, дядя Клаус, сейчас тоже не все немцы хотят воевать за Гитлера?

— Конечно, не все, Вальхен. Есть же нормальные люди. И их, наверное, немало. Я думаю, большинство обывателей, вроде нас, вовсе не фанатичные национал-социалисты. Они просто стараются обеспечить свои семьи и не конфликтовать с законом. А закон есть закон — все годные к военной службе обязаны идти в армию.

— Тогда почему они на оккупированных землях такое творят? Не с солдатами воюют, а простых людей… — Валя запнулась. — У нас в городе ужас что творилось. Людей вешали и расстреливали просто так — ни за что, только чтобы других напугать.