– Да. Говорят, признался в убийстве этого мальчишки, Гоши Светлова.

– А причину назвал?

– Тот дурно влиял на дочь, пытался втянуть ее в какую-то секту. Они поссорились, выясняя отношения, и… Сами понимаете, записку я не видел, но, говорят, все именно так. Клавдия Алексеевна в шоке, сегодня уже дважды «Скорую» вызывали. Бедная женщина, она еще не знает, что разорена.

– А вам об этом давно известно?

– Сегодня Краско звонил. От него я, собственно, все и узнал.

Мы простились с Ключниковым и вернулись в машину.

– Кажется, теперь все ясно, – хмурясь, сказала я.

– Кажется? – переспросил Максимильян. – Тебя что-то смущает?

Машину он не завел и даже дверь со своей стороны не закрыл.

– Если есть признание Стрешнева, дело наверняка закроют, – пожала я плечами, – и правду никто никогда не узнает.

– А она есть?

– Стрешнев застрелился. У него была на это причина.

– Боялся тюрьмы. Боялся сказать жене, что они разорены…

– Или он кого-то покрывал.

– Или кого-то покрывал, – кивнул Бергман. – Попробуем поговорить с девчонкой.

– С Изольдой?

– Поговорить с ее матерью вряд ли получится.

Проезжая мимо дома Стрешневых, мы не увидели машины «Скорой помощи», впрочем, и никаких других машин тоже. Надо полагать, все уже разъехались, оставив вдову оплакивать ее горе. Дочь наверняка сейчас с ней. Я и сама толком не знала, что меня смущает в рассказе Ключникова. Все вроде бы логично. От священника Стрешнев знал, как дочь проводит время в компании Гоши, и решил поговорить с ним, чтобы прекратить все эти безобразия, которые, ясное дело, добром не кончатся. Они поссорились, он ударил парня, возможно, решил, что и вовсе убил, и надумал инсценировать самоубийство. Не очень умно, но в таком состоянии люди делают глупости и похуже.

Прошло время, Гошу особо никто не искал, Стрешнев понемногу успокоился, и вдруг труп обнаружили. Не только труп, еще какую-то улику, которая на Стрешнева указывала. Вчера следователи беседовали с девочками, а потом и со Стрешневым, выходит, что-то во время этих бесед всплыло. И Вячеслав Иванович поспешил свести счеты с жизнью. Тюрьмы боялся – это понятно, кто ж ее не боится. И разорение наверняка свою роль сыграло. Может, он уже давно подумывал о самоубийстве, а тут как раз полицейские… И все-таки мысль о том, что он кого-то покрывал, звучала в голове все настойчивее.

Мы проехали дальше по улице и остановились неподалеку от магазина. Максимильян достал мобильный, сказав:

– Попробую узнать, что у них на Стрешнева было, – и включил громкую связь. Звонок Максимильяна его собеседника скорее порадовал, недовольства в голосе не чувствовалось, и желания во что бы то ни стало сохранять тайны следствия тоже. Впрочем, следствие, видимо, уже закончено.

– Ты еще занят этим делом? – вроде бы удивился приятель Бергмана, которого он назвал Матвеем.

– Нет. Клиент удовлетворен нашей работой.

– Знаешь старую байку? Главное, чтобы в результате следственно-разыскных мероприятий не выйти на самих себя.

Он засмеялся, а Бергман сказал:

– Стрешнев фигурировал в нашем деле, и хотя, как тебе известно, убийством Светлова мы не занимались, но и он нас интересовал, поскольку имел отношение к дочери клиента.

– Помню, помню. Хочешь знать, что нашли в доме?

– Любопытство извинительно.

– Да ради бога, дело уже, можно сказать, в архиве. Прямо под трупом между досок пола обнаружили золотой кулон. Сама по себе штучка приметная, так еще оказалась с инициалами. Буква «С», а под ней еще две буквы: «К» и «В».

– Клавдия и Вячеслав? – подсказал Максимильян.

– Точно. Разумеется, тогда следователи этого не знали, но поспешили справиться у городских ювелиров. И что ты думаешь? Сразу везение: ювелир вещь узнал. Покупали кулон в Италии, а гравировку делал он. На десятилетие свадьбы.

– Всего было два кулона?

– Точно. Следаки отправились к Стрешневым узнать, на месте ли украшения. А этот псих застрелился из ружья. Хорошо хоть записку оставил, в которой признался в убийстве приятеля своей дочери. Светлов был полным отморозком, пытался вызвать дьявола, потроша кошек и собак. Если б моя дочь с таким связалась, не знаю, что бы сделал я, возможно, тоже придушил стервеца.

Разговор они вскоре закончили, и я предложила Максимильяну:

– Давай пройдемся.

– Ты права, – следуя за мной по узкой тропинке вдоль реки, сказал Максимильян. – Стрешнев кого-то покрывал.

– Дочь, – кивнула я. – Когда мы с Вадимом встретили ее возле речки, у нее на шее была подвеска на золотой цепочке. Я еще подумала, вещица дорогая и девочке-подростку не подходит.

– Вот как? Вячеслав Иванович со стрельбой явно поторопился. И был очень напуган, иначе бы понял: кулон вовсе не является уликой.

– Почему? – поворачиваясь к Максимильяну, спросила я.

– Ссора с Гошей произошла якобы потому, что тот морочил голову девчонке сатанинскими культами. Они совершали обряды в доме Ситникова. Так?

– Так. Изольда не раз бывала в доме. – Я начала понимать, куда он клонит. – И могла потерять там подвеску. Вовсе не в день убийства, а гораздо раньше.

– Вот именно. Эту вещицу у нее наверняка видела не только ты. Адвокат камня на камне не оставит от такой улики.

В этот момент я почувствовала, что за нами наблюдают, и, повернув голову, успела заметить девичью фигурку, поспешно скрывшуюся за деревьями. Рыжие волосы блеснули на солнце.

– Тоня! – позвала я. – Тоня! Чего ты боишься?

Кусты справа раздвинулись, и девочка шагнула на тропинку, недовольно хмурясь.

– Привет, – сказала я. – Извини, если напугали.

– С какой стати? Чего мне бояться? Вас Ключников нанял, да? Все об этом болтают. А где верзила, что с вами был? Весь такой сексуальный…

– Я вместо него, – сказал Бергман.

Девчонка при взгляде на него смутилась, ее нахальство, которым она бравировала, внезапно улетучилось.

– Одна гуляешь? – спросила я, подходя ближе.

– А с кем еще? Изольдин папаша себе башку из ружья разнес. Полный трындец. Она теперь с мамашей.

– Очень переживает?

– Кто? Изольда? Не знаю. Наверное.

– Искупаться хочешь?

– Нет. Меня после Ирки не особо в воду тянет. Так и кажется, она сейчас из воды вынырнет и меня схватит…

– Это вряд ли.

– Ага. Сама знаю, но все равно страшно.

– Потому что это Изольда Иру утопила? – спросила я. Тоня замерла, зрачки ее расширились.