– Хватит! – это кричал еще один человек без лица, который появился внезапно, будто вырос посередине помещения. Но этот весь состоял из сверкающей брони. Он напоминал существо из текучего золота. – Хватит этого безумия! Ты навлечешь проклятие на всех нас!

– Это не безумие, преподобный, – произнес мужчина, охватывая ладонью кулак и склоняя голову. – Война жестока. Как для нас, так и для них. Мы живем миром, а не небесами. Если этот несчастный парень сделает то, ради чего его прислали, нас перебьют всех до одного. Вместе с твоими сиротами. Никто не уйдет живым.

– Вынь иглы, – резко приказал мужчина в стали. Одежда его состояла из мелких колец и покрывала все тело, заслоняя даже лицо. Я хорошо его видел, сидя по-прежнему неподвижно, как статуя. За последнее время я уже умирал от боли и несчастья, потом стал мечтать о смерти, затем – влюбился в нее. Совершенно так, как тот говорил. Я все еще ждал ее клинка – словно поцелуя любовницы. Не знаю, отчего я видел все настолько отчетливо. Ощущал тяжесть каждого колечка, сверкающего на теле пришельца. Каждого звена его стекающей к земле кольчуги.

– Вынь иглы и помоги ему прийти в себя. Пусть ему дадут другую одежду и воды. Пусть умоется. Пусть выпьет амбрии. Когда он придет в себя, пусть его проведут к тохимону. И пусть никто не смеет причинять ему ни наименьшей обиды.

– Преподобный… – прервал его мужчина решительно. – Это…

– Это не шпион! Это тот, кто приходил в мои сны! Я буду ждать. Когда парень придет в себя, сам его проведу. А ты – пади на лицо свое и молись предкам, которых позоришь!

Кебириец вынимал иглы одну за другой. Это приносило мне облегчение, но всякий раз, когда он поднимал руку к моей голове, по телу пробегала судорога страха. Когда он вынул последнюю, я свалился на пол совершенно без сил.

Одежда моя была пропитана потом, я намочил штаны и весь трясся. Только через какое-то время я сумел пошевелиться. Встал на колени.

– Как тебя зовут? – спросил я мужчину за столом.

Не узнал собственного голоса. Тот был словно ободран.

– Я Узел, сын Пташника. Происхожу из клана Воды.

– Когда война закончится, Узел, сын Пташника, когда кирененцы станут свободны, я найду тебя и убью.

– То, что ты говорил под пыткой…

– Да. Я – каи-тохимон клана Журавля, амитрайского имени Теркей Тенджарук, Владыка Тигриного Трона. Пламенный Штандарт, Господин Мира и Первый Всадник. Но найду я тебя не как император. Найду тебя как Филар, сын Копейщика. Приду в твой дом со знаком мести на лице, нарисованным собственной кровью, с ножом в руке. Воткну на твоем дворе флаг клана Журавля и убью тебя у ног твоих детей.

– Я мечтаю, чтобы так случилось, сын Копейщика, – ответил он, склонив голову. – Если этот день придет, это будет значить, что я победил и что жестокости, которые я допустил, не прошли зря.

– А пока дай мне воды и одежду, – рявкнул я, глядя на свои все еще трясущиеся ладони. Казалось, я никогда не был настолько измотан. – А потом уйди отсюда. Я не хочу тебя видеть.

* * *

Узел прислал мне не только воду, но и двух невольниц, которые принесли с собой ведра, полотенца и миску с мыльным раствором. Когда они пришли, я сидел, скорчившись, трясся и рыдал. Они осторожно омыли меня, совершенно равнодушного и безвольного. Когда одна из них вытирала мою голову полотенцем, я увидел на нем капельки крови. Следы от уколов, которыми тоненькие жала проникли в мою голову.

Позже девушки принесли перевязь, рубаху, штаны, куртку и сапоги. Кирененскую одежду, которую я не носил с того времени, как сгорел мой дворец.

Мужчина в одежде монаха-воина сидел подле купола в позе медитации со склоненной головой – и не двигался.

Ждал меня. А потом – поднялся, опер на плечо свою глевию и молча повел меня идеально ровной плоскостью, между двумя рядами бьющихся на ветру клановых флажков.

– Не говори никому, кто ты такой, – заговорил. – Ни мне, ни тохимону. Ты Носитель Судьбы, и слишком легко можешь изменить то, что должно произойти.

– Тогда что мне говорить?

– Правду. Но только ту ее часть, что необходима.

Предводитель сидел в другом куполе, на седле, поставленном под стену, – как на троне. Был это худой мужчина с аристократичным лицом и гривой седых волос. На нем были штаны и туника цветов двадцатого тимена, сверху наброшена кирененская куртка с бахромой клана Скалы. В руке, упертой в бедро, он сжимал кубок; у ног его стояла тыква с пальмовым вином. Он же заботливо ощупывал пальцем зуб. Из мебели в помещении был лишь маленький светлый столик с развернутой картой, и еще один, на котором стояли стаканы. На полу лежало несколько матов. Под искривленной стеной я заметил деревянную стойку, на которой висел доспех тяжелой кавалерии и старый кирененский шлем с глубоким затылком, наносником и нащечниками.

Я охватил кулак ладонью и слегка поклонился.

– Каи-тохимон…

Он чуть склонил голову. Я уселся на циновке и обхватил себя руками. Я все еще трясся, зубы мои стучали. Я не хотел ни с кем разговаривать, не хотел никого видеть. В тот момент мне хотелось свернуться клубком и заплакать.

– Значит, это и есть твой Носитель Судьбы? – обратился тохимон к монаху.

Тот кивнул, похрустывая кольчугой.

– Их должно быть двое.

– Есть еще мой товарищ, тохимон, но я не знаю, жив ли он. Прошу позволь мне его увидеть. Я знаю, что его мучают кебирийскими иглами, как мучили меня самого!

– Я это прекратил, – произнес монах из-за сверкающей завесы. – Прекратил сразу, едва узнал, что следопыты доставили двух людей, пойманных на аширдымском тракте. Но твой товарищ – амитрай. Жрец Праматери по имени Ундай Чекедей.

Я покачал головой.

– Это Брус, сын Полынника. В дороге ему пришлось притворяться жрецом Чекедеем, и в храме он принял укус странного, измененного силой урочища скорпиона. Это некий обряд. И тогда в голове его все перемешалось. Теперь в ней живет двое людей: Чекедей, которого он выдумал, и он сам. Если Брус умер от ваших игл… – мой голос сломался.

Стало тихо. Монах-воин нырнул под свою кольчугу и достал небольшую закупоренную тыкву.

– Пей маленькими глотками, парень. Так долго, пока не почувствуешь себя лучше. Твой товарищ жив.

– Кебириец может его вылечить, – отозвался тохимон.

– Этот пес больше к нему не притронется!

– Он ни в чем не виноват, – сказал монах. – Он просто нож. Ножом можно взрезать чирей или проткнуть сердце. Все зависит от того, кто его держит. Проклинай нас, тех, кто держит рукоять, а не мертвую сталь. Эти кебирийцы в остальные дни лечат, а их иглы совершают чудеса. Знаю, тебе непросто, парень, но попытайся нам доверять. У нас есть здесь люди, которые пережили такие ужасы, что это отняло у них разум. Мои порошки, молитвы и травы не в силах им помочь, но иглы Н’Гвембы вернули им рассудок и спокойствие. Мы займемся твоим товарищем, тем более что мы его и обидели.