говорит он тихим, но грозным голосом. – Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь, каково это – видеть, как всех твоих братьев закалывают, будто уличных псов.

– Тогда почему же сейчас вы отказываетесь их поддержать? Неужели вы не понимаете, что иначе все повторится?!

– Ты смеешь допрашивать меня, девочка? Меня, барона Двора чудес? А на себя посмотреть ты не хочешь? Ты поклялась служить Томасису и Ворам и при этом собираешься проникнуть в дом Каплана и напасть на него. Где же забота о собственной гильдии? Что, если твой план провалится? Что, если ты втянешь всех нас в войну?

Он замолкает, а я начинаю осознавать всю болезненную правду его слов.

– Твои порывы праведны, Кошка. Двор был сломлен, когда пришел Каплан, и я ненавижу его всем своим существом. Но я взвесил все риски. А ты?

А я нет. Я была слишком занята тем, что строила планы, стараясь убедить остальных, что это нечто большее, чем простое самоубийство, и здесь есть хотя бы искра надежды. Но слова Орсо оказались моей совестью, и теперь внутренний голос обвиняет меня, а собственные мысли осуждают.

– Каплан переломал руки Посланнику за то, что тот пытался украсть его собственность, и ни один из баронов не сказал ему ни слова, – продолжает Орсо. – Он бил тебя кнутом, как собаку, на глазах у всего Двора и с их одобрения. Что он может сделать с твоей гильдией, если твое нападение на него закончится провалом?

– Именно это и дает Тигру силу: мы только думаем и боимся того, что может случиться. Он – опухоль на нашем теле, и ее нужно вырезать, – настаиваю я.

Мертвый барон смеется, и я чувствую, как спадает напряжение, нараставшее между нами.

– Ох, Котенок, ты такая дикая. Ты напоминаешь мне моих павших братьев. Они тоже мечтали о справедливости, но за свои мечты отправились на гильотину, а все, кто их любил, были повешены на Монфоконе. – Он протягивает больную руку и ласково касается моей щеки. – Ты маленькая, но яркая и стремительная, и Двор любит тебя. Они видят в тебе огонь и чистоту. Ты могла бы стать баронессой Воров, если бы мудро выбирала свои битвы.

– Однажды вы сказали мне, что если я вытащу вас из Шатле, вы дадите мне все, о чем я попрошу.

– Это было давно, – мрачно говорит он.

Я улыбаюсь и придаю лицу выражение, какое бывает у Тенардье.

– Мертвый барон изменяет своему слову? Может наступить такое время, когда вам понадобятся рассерженные мужчины с ружьями в руках и огнем в сердце. Как стыдно вам будет, если этот день настанет, а вы обнаружите, что все эти люди уже совершенно бессмысленно умерли. Я прошу вас помочь мне сохранить жизнь вашим пехотинцам.

Не могу устоять на месте от волнения в ожидании того, что скажет Мертвый барон, и готовлюсь к волне разочарования, которая сейчас на меня обрушится. Орсо смотрит мне в глаза; кажется, я вижу, как вращаются шестеренки у него в голове.

– Если ты сможешь убедить членов Общества, что их дело проиграно, если сможешь привести их ко мне, тогда я помогу тебе спасти их, – говорит он, и я понимаю, что дальше спорить смысла нет.

Для барона гильдии готовность спасти огромное число Тех-кто-ходит-днем уже серьезное решение. Это плохая сделка, потому что у меня нет шансов убедить Сен-Жюста отказаться от борьбы, но другой сделки мне никто не предложит.

32. Та, что была потеряна

Следующим вечером я иду в гости. Дом на Рю Плюме слишком скромный для такого респектабельного района. В вечернем свете он кажется обманчиво веселым, с зеленым садиком вокруг и цветочными горшками в каждом окне.

Сердце бешено колотится в груди, когда я карабкаюсь вверх по стене. Дыхание сбивается, я даже сглатываю с трудом. Но продолжаю двигаться вперед, не думая о том, что вторгаюсь на церковную территорию, и о том, что ждет меня внутри. Влезаю через мансардное окно и бесшумно скольжу по пустому коридору.

По крайней мере, так мне показалось сначала. Но волосы на загривке встают дыбом, а все звериные инстинкты громко кричат. Здесь есть кто-то еще. Я замираю. Ничего не слышно, но кто-то здесь точно есть. Прищуриваюсь, чтобы глаза привыкли к темноте. Ощущаю дуновение от какого-то движения за спиной. Хочу повернуться, но в этот момент меня бьют чем-то тяжелым по затылку. Падаю на колени, из глаз сыплются искры, а темнота вокруг сгущается. Слышу щелчок – кто-то взвел курок.

Зажигается лампа, я жмурюсь в ее ярком после кромешной тьмы свете. Голова гудит от боли. Надо мной нависает массивная мужская фигура, великан с незапоминающимися чертами лица. Тот, кого я вызволила из Шатле. Мэр. Ведь в тот день я освободила именно Мэра, любимое чадо гильдии Пера, одного из Чудесных Двора чудес, который был потерян и снова найден. В ту ночь в тюрьме Орсо узнал его и позже прошептал мне на ухо этот секрет. Но ценность шпиона гильдии Хранителей знаний во многом определяется окружающей его тайной, а потому его возвращение до сих пор держится в секрете от большинства Отверженных.

В свете лампы он видит мое лицо, с шумом выдыхает и опускает пистолет.

– А, это ты, – говорит он.

– Изенгрим вас дери, обязательно было бить так сильно? – возмущаюсь я, пока он помогает мне подняться.

– У меня большие руки, – оправдывается он, убирает пистолет и смотрит на меня. – Ты говорила, что не собираешься сюда приходить.

В этот момент дверь за нашими спинами с грохотом распахивается. У меня срабатывают рефлексы, я падаю на пол и откатываюсь подальше, сжимая в руке кинжал, а Мэр направляет свой пистолет в дверной проем. Там стоит Этти в платье, из которого она давно выросла, с диким взглядом, пышными взлохмаченными кудрями и огромным топором в руках. Она сильно выросла с тех пор, как я в последний раз видела ее той далекой ночью, когда заплатила баронам хлебом. Но личико все такое же милое. А когда она видит меня, то вскидывает руки, размахивая топором и издает победный клич.

– Я знала! Я знала, что ты меня спасешь! – Она поворачивается к Мэру с победным выражением лица. – Я говорила вам, что она меня найдет, я говорила, что она придет за мной!

– Как ты добыла мой топор?

– Я умею вскрывать замки, – отвечает она и бросается ко мне, все еще сжимая в руках топор, но потом вдруг резко останавливается прямо напротив Мэра.

– Теперь вы обязаны меня отпустить, – говорит она