игра перестанет существовать. У нас остались одни философы-материалисты, и они разучились спорить, бороться, мыслить. Это неизбежно случилось бы с каждым ученым, даже очень крупным, если ему не с кем было бы бороться за свои взгляды. Мог бы разве Ленин написать свой гениальный труд «Материализм и эмпириокритицизм», если бы не было Богданова, Маха и других и они не имели бы в то время возможности безбоязненно высказываться? Надо уметь уважать и заботиться о проигравших игроках, не то пропадет возможность игры. Ленин давал прекрасные примеры уважения к своим оппонентам, хотя безжалостно громил их взгляды.

Все это кажется простыми истинами. Почему же у наших ученых пропало желание и стремление к обсуждению новых идей в науке? Почему научные дискуссии на общих собраниях Академии наук выродились в популярные назидательные лекции? Сейчас заседания Академии наук мало чем отличаются от собрания колхозников в пьесе Корнейчука. Академики Нудники читают оторванные от жизни доклады, обычно по вопросам исторического характера, славя память великих ученых или великие события. Ни дискуссии, ни обсуждения. Поэтому доклады с большими удобствами и пользой можно прочесть, сидя дома. Сейчас собрание академиков – это не ведущее научное общество, занятое решением передовых вопросов науки, тесно связанное с запросами и ростом нашей культуры, но скорее напоминает церковные богослужения, которые ведутся по заранее начертанному ритуалу. Это не только позорно для передового социалистического государства и для его науки, но это угрожающий симптом замирания здорового общественного мнения и, следовательно, здоровой передовой науки.

Второе условие для развития науки – необходимо, чтобы руководство считалось с общественным мнением и оно лежало бы в основе организации нашей научной жизни. Конечно, общественное мнение не может быть спонтанно, оно должно быть организовано и [должно] направляться по здоровому руслу, но никогда не декретироваться. Нельзя забывать заветы Ленина о том, что связь партии с общественностью не может основываться на приказах.

Сейчас трудно не обратить внимание на то, что происходит у нас в биологии. Нигде, может быть, так явно не выступают последствия наших ошибок в организации науки.

Несомненно, игнорирование здорового общественного мнения, стремление декретировать научные истины тут привело к тому, что начал расцветать мощнейший сорняк (Бошьян, Лепешинская и др.). Здоровая наука почти прекратилась, и даже нам, ученым, работающим в других областях, очевидно, что никогда еще наша биология не была качественно на таком низком уровне, как сейчас. Это особенно обидно, так как прежде в ряде основных областей биологии мы были ведущими в мировом масштабе. Об этом свидетельствуют имена Сеченова, Павлова, Тимирязева, Цвета, Мечникова, Виноградского и многих других.

Сейчас ряд наших передовых ученых обратились с письмом в ЦК, в котором рисуется печальная картина состояния нашей биологии. Факт такого обращения надо приветствовать, так как это признак возрождения общественного мнения[139]. В этом письме много правильного, может быть, даже все, но нездоровое одно – что ждут от ЦК опять же декретирования в биологии, но только в другом направлении. Правильнее было бы, чтобы письмо было напечатано, и организовалась бы честная дискуссия. Несомненно, все здоровые направления в биологии только бы выиграли от этого.

Мне думается, что сейчас самое важное как для развития нашей биологии, так и для развитая других областей науки – это организованное выявление здорового общественного мнения путем поднятия ряда спорных и интересных вопросов в областях генетики, кибернетики, космогонии, связи науки с жизнью, ядерной энергетики, теории пространства и времени и др. Обсуждение этих вопросов на собраниях Академии наук и в печати должно быть острым, откровенным, с привлечением зарубежных ученых и философов с самыми разнообразными взглядами. Наших философов надо отучить драться с противником, у которого руки завязаны за спиной. Они должны выигрывать в свободной борьбе. Кто же боится за исход этой борьбы, тот не верит в силу ленинизма. Такие победы будут для нас иметь несоизмеримо большее значение, чем победы в любой международной спортивной олимпиаде.

Есть еще один очень действенный способ оказывать здоровое влияние на развитие передовой науки путем общественного мнения, которым, непонятно почему, мы сейчас перестали пользоваться. Это Сталинские премии. Я уверен, что происходившие прежде ежегодно обсуждения и оценки научных работ в Сталинском комитете, который, как известно, был подобран из ведущих ученых, приносили нам большую пользу. В той или иной форме Сталинский комитет не только необходимо возродить[140], но при этом еще больше подчеркнуть его общественный характер, например, кооптировать его членов выборным путем и на определенный срок[141].

Есть у нас, конечно, и ряд серьезных организационных недостатков, которые приводят к тому, что у нашего ученого низкая производительность труда, много ниже, чем за границей. Известно, что успешно разрешать организационные вопросы можно только постепенно, шаг за шагом, но, чтобы ускорить этот процесс, надо приучить наши научные учреждения уметь более самостоятельно организовывать свою научную работу. Опять же путем организованного общественного мнения нужно внушить нашим академикам и другим руководителям науки, что низкая производительность труда ученых, засорение кадров, раздробленность тематики и пр. хорошо всем известные недостатки организации нашей науки могут быть искоренены только самими учеными. Совет министров и большое руководство ЦК мало могут тут помочь. Но вот стимулировать и выявить и направить в здоровое русло общественное мнение и, далее, заставить наш бюрократический аппарат положить его в основу организации мероприятий для развития нашей науки – это, конечно, задача партии, так как это понимал Ленин.

Таким образом, это письмо сводится к упреку в том, что в последние годы наша научная общественность остается беспризорной и не используется для развития нашей науки, хотя без нее нам никогда не создать передовой науки.

Ваш П. Капица

Москва, 23 августа 1956 г.

Лично

Глубокоуважаемый Никита Сергеевич!

Мне думается, что я вправе поставить вопрос о моральных условиях, которые нужны для успешной научной работы. Еще при первой беседе с Вами я говорил, что самое главное для успешной работы – это «доброе отношение» к ученому.

Без чувства, что его ценят, ему доверяют, его работой интересуются, любой творческий работник, будь то ученый, писатель или художник, интенсивно и смело работать не может. Я согласен с высказыванием тех историков, которые показывают, что уровень науки и искусства в стране главным образом определяется отношением окружения к ведущим творческим работникам. Этим, например, Тэн объясняет то, что в эпоху Возрождения в Италии появилась целая плеяда гениальных художников, равной которой мир до сих пор не знает. Действительно, можно ли себе представить, например, музыканта, совершенствующего и развивающего свою игру, если бы ему приходилось выступать только перед аудиторией глухонемых?

То, что