В свое время эта фраза Юрку насмешила.

Сейчас — неприятно поразила своим пророческим подтекстом…

* * *

Остановившееся у въезда на дамбу такси вызвало предсказуемую ажитацию среди участниц дамского малярного коллектива. А уж когда из машины вышел интересный, неместного вида мужчина с роскошным букетом алых роз и направился прямиком к ним, работа по покраске грязных железных отбойников оказалась и вовсе парализована.

— Девки, гляньте, какого мужчинку к нам ветром надуло!

— А букетище! Как у жениха.

— Интересно, и к кому это он женихаться идет? Мы все вроде как бабы замужние?

— А вот и не все! У нас Олька имеется, заневестившаяся!

— Олька, слышь? Это, случаем, не по твою душу весь такой красивый прикатил?

— Да ну вас, балаболки! — недовольно отмахнулась Ольга и, бросив беглый взгляд на незнакомца, снова принялась орудовать кистью.

— Мужчинка! Костюмчик испачкать не опасаетесь? — игриво поинтересовалась у Барона одна из барышень. Судя по возрасту и нахрапистости, бригадирша. — Химчистка-то далече.

— Э-э-э, красавица! Костюм — дело наживное. Замараем — новый купим.

— Слыхали, девки? Никак миллионера в наши края занесло? Мужчина! А может, вы лучше на что другое деньги потратите? А пиджачок я вам и сама отстираю. Опосля.

— Ох, не доводи до греха, красавица!

— А грех, извиняюсь, это когда ноги вверх?

— Он самый. А ноги опустил — грех и простил, — парировал Барон.

— Ой, не могу, девки! До чего ж озорной, муж-чинка-то!..

Бригадирша, похоже, положила на него глаз и была не прочь продолжить взаимные словесные пикировочки. Да только у Барона, наконец опознавшего среди цветникового бабьего великолепия Ольгу, резко отбило всякую охоту продолжать балагурить.

Миновав сбившихся в стайку малярш, он приближался к работавшей наособицу сестре, и оставшиеся за его спиной женщины, будто инстинктивно почувствовав серьезность и значимость момента, как-то сразу притихли и насторожились.

Оно так: женская догадка даст сто очков форы мужской уверенности.

* * *

Да, это была она. Ольга.

Взрослая, высокая, с большими печальными глазами. Глазищами.

Очень похожа на мать. Такие же выразительные и красивые скулы, ямочка на подбородке. Даже в заляпанном краской комбинезоне и в тяжелых мужских ботинках она выглядела словно изящная фарфоровая статуэтка.

Обручального кольца на пальце нет. Впрочем, это еще ничего не означает. Трудно представить, что такая симпатяга — и обойдена мужским вниманием.

Но — Бог ты мой! Как же она похожа на мать! С ума сойти, как похожа!

Барон остановился метрах в трех от Ольги, повернулся вполоборота и неуклюже, словно банный веник, пихнул под мышку букет.

Слегка подрагивающими пальцами достал папиросу.

Не сразу, лишь после двух подряд сломанных спичек, прикурил и демонстративно уставился взглядом в утесы, под которыми лежала узкая заболоченная долина той самой Егошихи, про которую ему взахлеб рассказывал таксист. Насколько хватало актерского мастерства, Барон пытался играть лицом отстраненное равнодушие, но чувствовал, что роль поддается скверно.

Ощущения его не обманули — Ольга распознала фальшь в напускной беззаботности мужчины, и та, вкупе с его, отчасти гротесковым, появлением, отчего-то взволновала девушку. Именно взволновала, а не напугала, не встревожила и прочая. Ольга продолжала белить опостылевшие стальные метры ограждения, но при этом отчетливо фиксировала микроожоги быстрых косых взглядов, что бросал в ее сторону незнакомец. В какой-то момент девушка не выдержала этой мизансцены неопределенности и решила завязать подобие разговора. Дабы расставить, если не все, то хотя бы отдельные точки над «и»:

— Вы и в самом деле, поаккуратнее. Не испачкайтесь.

— Спасибо, — сглотнув подступивший к горлу ком, сипло отозвался Барон. — Я буду предельно осторожен.

Сзади до них донеслось озорное бригадиршино:

— Ольга! Не тушуйся! Хватай бычка-мужичка за рога! Мужичок — о-ох и видный!

Ольга смутилась, заалела.

— Я смотрю, весело тут у вас?

— Да уж, обхохочешься.

Сестра макнула кисть в ведро с краской и снова принялась за работу.

— А это, значит, и есть Егошиха?

— Она самая.

— Красивое место. Речка, конечно, так себе. Но место — красивое.

Барон сделал последнюю глубокую затяжку, отщелкнул папиросу вниз, в долину, и, наблюдая за ее долгим падением, негромко, отстраненно произнес архаическое фамильное заклинание:

Пересохла речка,

Обвалился мост,

Умерла овечка,

Отвалился хвост…

Услышав эти строчки, Ольга от неожиданности выпустила из рук малярную кисть, и та, упав, разбрызнула по земле крупные белые капли.

Девушка потрясенно уставилась на Барона. Их глаза наконец встретились. А встретившись, тут же принялись изучать, «сканировать» друг друга.

Ольга мучительно пыталась понять, почему ее так подбросило от прозвучавших из уст мужчины строчек. В свою очередь, Юрий жадно впитывал — пускай и сильно изменившиеся, повзрослевшие, но, все едино, до боли знакомые, родные черты.

Первой затянувшегося «взаимопоглощения» не вынесла Ольга:

— Извините, пожалуйста. Но вы… вы сейчас такой смешной стишок процитировали.

— Разве? А по мне, так смешного там мало. Овечка-то померла. Опять же — мост развалился. Это песенка такая. Детская. А что?

— Просто мне показалось, словно бы я когда-то, давным-давно, знала ее.

— Очень может быть. Она ведь довольно старая. Лично я услышал ее лет в пять от своей бабушки.

— Да-да. От бабушки, — растерянно подтвердила Ольга. — А вы, похоже, человек нездешний?

— Есть такое дело. Я из Ленинграда.

— Из ЛЕНИНГРАДА?

Глаза у Ольги вспыхнули ярче самых ярких фонарей.

Улыбаясь Барону растерянной, ребячьей улыбкой, она силилась вспомнить нечто важное. Но это самое нечто никак не давалось ей, ускользало дразня.

А вот Юрий как раз вспомнил. Вспомнил отчетливо, вплоть до мельчайших деталей, подробностей и языковых оттенков трехдневной давности диалог:

— Вор я, дед Степан.

— КТО?!

— Вор. Рецидивист. Уголовник. Позор семьи. О котором она, по счастью и несчастью одновременно, теперь уже никогда не узнает.

Нет! Все что угодно, но только не повторение подобного диалога!