Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Молодец! — похвалил королевский агент. — Держи, ты заслужил! — И передал кэбби деньги.
Дождь лил как из ведра, и городская жижа грязным потоком бежала по середине улицы, угрожая смыть все надежды сэра Ричарда Фрэнсиса Бёртона. Это может разрушить их с Суинберном план. И тогда поэту не выжить.
Он поспешил к зданию фабрики и, оставив своего спутника у нижней ступеньки лестницы, стал подниматься к верхушке дымовой трубы.
Дождь, не переставая, хлестал в лицо, пока он бросал вниз три камушка.
Через несколько минут раздался голос Жука.
— Сегодня вы какой-то не такой…
— Какие новости? — прервал его Бёртон.
— Вашего друга похитили. Семеро в плащах. Они утащили его с кладбища Сквирел-хилл в Уоппинге. Это видел один из моих трубочистов, Вилли Корниш. Он не разглядел их лиц — они были в капюшонах, — но говорит, что они очень странно двигались.
— Это вервольфы, — заявил Бёртон.
— Да. Вы сможете найти их по следу?
— Эх, если бы не дождь! Но я попытаюсь. Мне надо идти.
— Удачи, капитан Бёртон.
Королевский агент спустился на крышу, а потом, по стене дома, к своему спутнику, ждавшему внизу.
— Будем надеяться, что старик Топлтри не преувеличил способности твоего носа, Фиджет, — сказал он. — Иначе мы больше не увидим Алджернона Суинберна живым!
Пес внимательно посмотрел на него.
Тяжелый сгусток обрывочных воспоминаний — вот чем стало сознание Алджернона Суинберна. Вервольфы с огромной скоростью тащили его через лабиринт городских улиц и переулков, сжимая так крепко, что он едва мог дышать; иногда они несли его прямо, а иногда вверх ногами. Когти впивались ему в руки, плечи, бедра и икры; потом его поволокли через длинный темный тоннель, который, казалось, уходил в губчатую мокрую плоть самой Земли.
Он помнил, что внезапно пришел в сознание и начал что было сил кричать, но пахнущая мускусом лапа заткнула ему рот.
Потом он куда-то провалился.
Потом открыл глаза.
Он очнулся в огромном помещении привязанным к стоящей почти вертикально, с небольшим наклоном, металлической конструкции; ремни крепко стягивали его запястья и лодыжки.
Помещение буквально плавало в искусственном свете — ему казалось, будто раскаленные белые молнии заперты в шарах, свисавших с высокого потолка. Под ними, омытые их сиянием, стояли машины, подобных которым Суинберн никогда раньше не видел и даже не мог вообразить. Здесь явно использовался не пар, а электричество, — оно искрилось и потрескивало на поверхностях каких-то мегалитических устройств, прыгало с одной причудливого вида башни на другую, наполняя воздух запахом озона, резкими щелчками, хлопками и гулом.
Особенно много сгустков энергии билось в устройстве, похожем на канделябр и свисавшем с потолка в середине зала. Оно напоминало большое чугунное колесо с множеством вертикальных дисков, прикрепленных к ободу. От каждого диска отходили кабели и провода.
Взгляд Суинберна заскользил по ходу свисающих проводов, пока не достиг похожей на корону конструкции, в которой все они соединялись. Это была металлическая рама с длинными иглами, выступающими наружу. К ним также были подведены кабели. Противоположные концы игл входили в череп того, на ком возвышалась корона.
Это был даже не череп, а безволосый огромный купол, гротескно вздымавшийся над ушами владельца; голова, примерно вдвое больше нормальной человеческой, неестественная и отвратительная! Высоченный лоб нависал над широким лицом, нахлобучивая мохнатые брови на холодно сверкавшие глаза. Маленький нос, широкий, сурово сжатый рот, подбородок с большой белой бородой до пояса… И это уродливое создание, похоже, было человеком!
Под непомерно раздутой головой Суинберн разглядел скелетоподобный костяк, облаченный в серый костюм. Тело казалось сильно высохшим, кожа вся усеяна морщинами; из запястий торчали резиновые трубки, соединенные с пыхтящими и стонущими устройствами за металлическим троном, на котором восседал этот монстр.
«Зародыш в механической утробе», — подумал Суинберн.
Странно, но это существо кого-то очень сильно напомнило ему.
— Чарльз Дарвин! — выкрикнул поэт.
Холодные глаза блеснули и внимательно оглядели Суинберна.
— Ты нас знаешь? — Голос Дарвина был глубоким и гармонично насыщенным, словно два человека говорили разом.
— Конечно! Что здесь происходит? Что ты собираешься со мной делать? И что значит «нас»?
— Мы не собираемся объясняться с детьми. Помолчи.
Из-за спины Суинберна молча появилась другая фигура. Это был высокий, хорошо одетый человек с длинными бакенбардами и красивым, но совершенно ничего не выражающим лицом. Его голова заканчивалась над бровями, верхняя часть черепа отсутствовала, и там, где должен был располагаться мозг, находилось какое-то непонятное устройство из металла и стекла, в котором беспорядочно то загорались, то гасли мелкие огоньки. Из заднего конца устройства выходил тяжелый кабель, спускался на пол и тянулся к трону Дарвина, исчезая где-то в его подножье.
Человек с механическим мозгом бесшумно шагнул к тележке и взял с нее шприц с устрашающего вида иглой.
— Что ты делаешь? — завопил Суинберн.
— Любознательный, а? — прошептал себе под нос Дарвин. — Да, верно. И высокий, что неудачно. Проверить его или выкинуть? Проверить, я думаю, надо. Скажи-ка нам, мальчик, ты сирота? Помнишь своих родителей? Они тоже высокие?
Человек-машина поднял шприц, и его кончик коснулся лба Суинберна в двух сантиметрах над переносицей.
— Ради бога, Дарвин! Я не сирота, мои родители — не твое чертово дело, и я вовсе не мальчик! Мне двадцать четыре года! Я Алджернон Суинберн, пишу стихи!
Долгое молчание, потом шприц опустился.
Человек-машина отступил назад.
— Ты трубочист, — сказал Дарвин. — У тебя и кожа, и одежда покрыты сажей. Она у тебя даже под ногтями. Наши собиратели учуяли ее на тебе. Они никогда не ошибаются.
Суинберн попытался вывернуться из-под ремней, сжимавших его запястья. Но они держали крепко.
— Если под «собирателями» ты имеешь в виду этих волков, то, боюсь, на этот раз они промахнулись! Я поэт, говорю тебе! А не трубочист! Отпусти меня!
— Промахнулись?
— Я переоделся трубочистом. Нарочно.
— Зачем? Для чего поэту совершать такие странные поступки?
— Чтобы выяснить, откуда появляются чертовы волки и почему они похищают мальчиков!
Дарвин какое-то время молчал.