Как она могла?! Как могла, даже во имя счастья подруги, убить человека?! А у нее она спросила: хочет она или нет избавления от потаскуна Мишки?!

Марина почему-то до последнего думала, что это Даша его убила. Освободили почему? Да, коллеги и все такое. Вытащили просто из каких-то своих соображений. В месть со стороны Баскакова, в чем однажды пытался убедить Марину следователь, она не верила.

Не станет такой человек, как Баскаков, распыляться на подобное. И подставлять себя с убийством не будет. Да и кто такой Миша Лихой, чтобы стать орудием мести в руках у Баскакова? Хотя, может, оборвав ничего не стоящую, по его мнению, жизнь, тот ничем не рисковал…

Все перепуталось в голове Марины за эти последние дни.

А почему Даша отрицает все?

Что скрыла от Марины? Что ей известно?

Застала или нет Мишу живым, о чем они говорили?

Почему погиб почти следом ее Витя?

Есть ли какая-то связь между их смертями?

А может, Витя был знаком с Мишей и сумел втянуть его во что-то нехорошее, оттого тот и погиб?

Какие только мысли не бродили в ее голове, о чем только не передумалось. Обо всем! Обо всем, кроме одного...

Она ни разу не вспомнила про Мишину любовницу, ни разу! Она просто вычеркнула ее из своей памяти раз и навсегда. А зачем было вспоминать о ней? Зачем? Чтобы сделать себе побольнее? Ей и так предостаточно. Ну была какая-то женщина, крутилась у них под ногами. Ну не видел ее никто, кроме Марины и Миши, и что с того? Существовать-то она от этого не перестала. И по-прежнему где-то живет, дышит, строит планы на жизнь, крутит кому-то голову…

Мише насладиться ее прелестями не пришлось в достаточной мере, его теперь нет. Как нет и грязных воспоминаний. Они ей ни к чему.

Ни разу Марина не вспомнила о ней. Ни разу! А вчера Даша заставила. Чуть было в город не потащила ее составлять фоторобот. Хорошо Баскаков вступился.

– Даш, так дело-то к полуночи, – похлопал он ее по плечу. – Завтра день будет. Составите вы этот фоторобот. Пройдетесь по возможным адресам. Я свою охрану могу подключить...

– Ну, уж нет! – дернулась Даша, будто ее по спине кнутом кто огрел. – Помню я твоих работничков! До сих пор голова побаливает.

– Да, Дашка, – вступил Василий Леонидович в разговор. – Ты смотри какую деятельность развернула! Твои коллеги так бы и топтались на одном месте и дергали бы Мишиных родственников по очереди, а ну как кто-нибудь из них подойдет на роль его убийцы... Нет, Дашка, ты молодец. Ешь пирог, говорю, к утру зачерствеет...

Марина глянула на часы. Половина четвертого утра.

Сегодня они с Дашей и ее помощником собрались к ним в отдел составлять фоторобот. Даша уже созвонилась с бывшим начальником. Тот попенял ей за поздний звонок, но потом похвалил, сказал, что такого сотрудника потерял, начал что-то такое намекать на ее возвращение.

Но Баскаков тут же ладони крестом схлестнул и головой затряс:

– Никаких гвоздей, Дарь Дмитриевна! Не вернешься туда ни за что!

– А что же я стану делать? На твоих грядках петуньи разводить? – усмехнулась она. – Я без дела не могу.

– Вот и... И куплю тебе детективное агентство. Мы уже с твоим помощником договорились.

– О как! – фыркнула она.

– Он сказал, что ты хочешь.

– А еще чего я хочу, он не сказал? – препиралась Даша.

Марина, почувствовав, что подруга начала заводиться, вдруг вставила:

– А сейчас мы все просто хотим спать. Давайте расходиться, завтра тяжелый день.

Даша с Баскаковым уехали. Вера Ивановна с Мариной убрали со стола. Василий Леонидович еще долго сидел за пустым столом в темноте. А когда вернулся в дом, то Марина, столкнувшись с ним в коридоре, заметила, что тот снова плакал.

– Так-то, невестушка... – пробормотал он, проходя мимо нее и почти ее не видя. – Так-то... Получается, сынок мой жизни лишился из-за того, что кто-то умер во время операции. Что кто-то вовремя не обратился к врачу. Что кто-то просто взял и заболел в один несчастный для него день.

– Да погодите вы, Василий Леонидович, это всего лишь версия. Одна из версий.

– Нет, Марина, нет. Дашка все так рассказала... Все так объяснила... Я теперь почти не сомневаюсь, что гадина та не просто так возле Мишки крутилась. С целью все было, с одной-единственной целью... Как вот только они заставят ее сознаться?! Это же... Это же недоказуемо, Марина! Никто, кроме тебя, ее не видел, никто! Доктор твой в темноте мало кого мог увидеть! Старуху тоже ни один прокурор не послушает. А тебя... Тебя вон уже саму обвинить пытаются. Как же гадину эту призвать к ответу, как?!

– Будем пытаться, Василий Леонидович, – невнятно проговорила Марина и поспешила поскорее уйти.

Но слышала, как старик, поднимаясь к себе, цепляется за скрипучие перила и горестно ворчит:

– Как представлю себе, что она станет жить дальше. Что будет ездить на своей машине, жрать, спать, любить кого-то... Мне самому хоть в могилу следом за Мишкой!

Умереть следом за Мишей Марине тоже хотелось. И даже знала, как это сделать тихо и безболезненно. Она же медик. Старики остановили. Понимание их. Забота.

– Мариночка, ты не удумай ничего, – сказала как-то вечером перед сном ей Вера Ивановна. – У нас ведь никого, кроме тебя, не осталось.

– У вас же есть родственники, – напомнила ей тогда Марина сквозь слезы. – Они поддержат.

– У нас не осталось никого, кому бы хотелось говорить и вспоминать о Мишеньке бесконечно.

И она осталась. Осталась жить, осталась с ними. И они вспоминали и говорили о Мише бесконечно. С кладбища уходили только для того, чтобы спать дома, прибрать в доме и покормить Василия Леонидовича.

Больше никаких целей в их жизни не было.

Теперь вот она появилась!

Марина со вздохом открыла дверь из комнаты в коридор, сощурилась, тут же закашлялась. Дымом был полон весь дом. Что же на улице? А погреб за углом дома в сиреневых кустах. Туда они убрали оставшийся с вечера морс, в холодильнике места не было. Все было заставлено едой, которую они с Верой Ивановной готовили и которую никто почти не ел.

На улице плотной туманной пеленой колыхался дым, но дышать все равно было чуть легче, чем в доме. Тут еще потянуло ветерком, и, кажется, стало светлее.

Марина, как была, босиком в ночной рубашке, спустилась со ступенек и пошла по сухой, выжженной за месяц траве в сторону погреба. Благополучно дошла до угла дома, свернула. Добралась до погреба. Сняла вдетый в петлю замок. Потянула дверь на себя. И тут вдруг…

Сначала раздался какой-то хруст и свист, будто ветер над ее головой пронесся. Потом треск, словно медведь сквозь кусты пробирался. Возня, матерщина, явно мужик матерился. Вскрик. Точно женский вскрик. И все затихло.